- Как я понимаю, экспериментальная модель. Небось, стоит как пушка?
- Скажем, чтобы её добыть, самолёта или танка фрицы не пожалеют. А за рацию твою, генерала отдадут.
- У вас, товарищ Наблюдатель, что ни оружие, так сразу понимаешь, отчего его в войсках нет. По мне, так лучше сто винтовок на заводе сделают, чем одну вашу.
- Как сказать, иной раз, такой вот коротенький пистолет-пулемёт, да в умелых руках, гораздо полезнее ста винтовок будет. Знаю, ты можешь возразить, мол, у каждого оружия свои особые возможности, но поверь мне на слово, очень многое зависит от обстоятельств. А они завтра будут таковы, что тебе придётся стрелять очень быстро и противник будет в нескольких шагах, а может, и в ста метрах от тебя. Это, - показывая на "Бизон", - можно под тулуп спрятать, и запомни, солдат, подсознательно не ожидает никакой пакости от людей без оружия. Когда подъедете на станцию, демонстративно держи руки на виду. Про нож на поясе забудь, веди себя, словно к друзьям-товарищам в гости пришёл, и сапёров предупреди, чтоб не учудили чего-нибудь, когда мы с Дистергефтом в немецкой форме появимся. Как только я произнесу: "флигерварнунг", фрицы инстинктивно задерут головы вверх, в поисках самолёта, вот тогда и начнёшь действовать. Всё понял?
- Так точно.
- Тогда до завтра. Передай Силантьевичу, чтобы сена не пожалел. Лошадку в ближайшие дни кормить будет нечем.
***
Шестого ноября, чёрная "эмка", пропустив на переезде прочухивающий железнодорожный состав, слегка покачиваясь, скрежеща цепями колёс по рельсам, съехала с насыпи, и свернула к станции. Вечерело, непотревоженные ветром облака скапливались на горизонте, сливаясь в гигантскую тучу, готовую поглотить небо и засыпать землю рыхлыми белыми хлопьями. По заснеженному полю струилась позёмка, иногда с протестующем воем вздымаясь вверх, закручивая спирали. У обрезанной двухсотлитровой бочки, с еле полыхающими языками пламени и жиденьким дымком, над которой на самодельном вертеле из шомпола была закреплена распластанная курица, крутилось четверо немцев, держащие в руках бутерброды с салом. Они стукали по спине своего товарища, захлёбывающегося в натужном кашле, и давали советы: "Ду мах дих мех шонен, Михаэль. Да хает ду каин Ойропа (Ты должен больше беречь себя, Михаэль. Это тебе не Европа). Рядом с ними стояла запряжённая в сани лошадь, у хомута которой суетился мужичок с белой повязкой на руке, ремонтируя супонь. Ещё один "белоповязочник" держал животное под уздцы, прислонив свою голову к уху коня, словно успокаивал того. Третий же, разместив на выступающей части броневика стаканы, разливал в них что-то из бутылки. Когда машина медленно подъезжала к саням, немцы уже закусывали, и как только она поравнялась с броневиком, и из салона блеснули погоны гауптмана, недавно кашлявший унтерфельдфебель чуть не подавился куском сала. Не потому, что за рулём был обер-офицер, хотя и его присутствия уже было достаточно для хорошей взбучки, на заднем сидении восседал пассажир с алыми генеральскими петлицами. Не отрывая глаз от вводящих в состояние ступора петлиц, немец судорожно стал поправлять подсумок, опустил воротник на шинели, спохватился, что оставил автомат на броне, рядом с водкой, и, повинуясь вбитому ещё в учебном полку трепету перед плетёными погонами, вытянулся в струнку. Не сговариваясь, солдаты повторили за ним. Разливавший до этого водку полицай, вдруг попятился назад, стараясь скрыться за броневиком и исчезнуть вообще, словно и не было его тут. Чёрный автомобиль проехал чуть дальше, притормаживая у здания станции.