Смоленское направление - 4 (Борисов) - страница 28

- Вот спасибо. Это ж получается, люди Сталина услышат? - Заволновался Савелий.

- Если он по радио выступать будет, то услышат.

- Надо чтоб выступал. Сил у меня уже терпеть нету! Деревенские бабы каждый день у меня спрашивают: Когда Красная Армия придёт? А я им - Терпите бабоньки, недолго осталось. Двойную личину на себе ношу. В соседних деревнях упырём величают.

- И я тебе так же скажу. Терпи, Силантьевич. Не везде такие люди как ты есть. Не станет тебя, кто им надежду даст? Красная Армия сейчас за Ельню бой кровавый ведёт. Рвёт врага, да только много их. Я тебе тут газет свежих насобирал, конфет детям, табака мужикам, лекарство для Серафимы, колени мазать.

- За Ельню бьются? Что ж они за Прилепово не бились? Стратеги прости Господи! Пойду я Николаевич. Восьмой час уже скоро. Буду радио ловить.

- Ты осторожнее там. Вдруг, кто? - На прощанье сказал я.

- Не боись, - блеском в глазах ответил Савелий, - они у меня во где, - показал мне сжатый кулак и ударил себя в грудь, - я для прилепчан советская власть!

"Дай да Бог, что б ты сохранил жизни прилепчан, Савелий Силантьевич", - подумал я и скрылся в лесу.

К двум часам дня, изрядно пьяный, на велосипеде прикатил Петер Клаусович. "Эмку" ему дали, вернее продали и даже презентовали насос. Только ездил он не в сами Починки, а на станцию Энгельгардтовская, что по расстоянию не так и существенно. Впечатлений набрался до рвоты. Разбитую русскую технику не восстанавливали, чинили только немецкую, но с привлечением пленных красноармейцев. Нелюдь Герман на его глазах застрелил одного из них, когда понял, что военнопленный соврал, представляясь механизатором. Многие специально называли дефицитные гражданские профессии, так как появлялся шанс сбежать из лагеря на работах. Немцы это знали и своими зверствами пытались эту практику пресечь. Ещё одного "австрийский лис", так называли его сослуживцы, до смерти забил кувалдой. На этот раз ему показалось, что тот был евреем. После этого он построил всех военнопленных, накалил на горелке сделанную из толстой проволоки шестиконечную звезду, и ходил вдоль шеренги, выявляя кандидата для пыток. Когда всё это мне рассказывал Петер, его рвало. Единственное, что он попросил - это водки. Утром, искупавшись и гладко выбрившись, Петер Клаусович встал на колени перед Дайвой и попросил прощенья за весь немецкий народ. Девочка заплакала и убежала к себе в комнату. Пришлось поднимать "профессора", усаживать на диван и пытаться выяснить все подробности. Сделал он немало. Без четверти пять Петер попал в Черепово, велосипед - великая вещь. Подъехав к дому на площади, это было здание бывшего поселкового совета, Дистергефт как сеятель обронил газету у забора с объявлениями и, оставив двухколёсного друга напротив парадного входа, стал дожидаться машины. Спустя полчаса к нему подбежал запыхавшийся старичок, выяснил, не из Хиславич ли он ждёт транспорт и, перекрестившись, пристроился рядом. Это и оказался староста Черепова. Клаусович разговорился с ним, узнал, что тот бывший учитель начальной школы, угостил сигаретами. Когда болтали за жизнь, подъехал грузовик. Петер оставил на сохранение новому знакомому велосипед, а сам, подхватив поклажу, пошёл показывать свои документы старшему машины. И тут он обратил внимание, что из кармана учителя торчит его обронённая газета. Потом была тряска в кузове грузовика. Ни о какой сброшенной по дороге листовке речи не шло. Четыре пары глаз с ненавистью смотрели на немца. Единственное, что смог сделать Дистергефт, так это постучать по кабине на въезде в Хицовку, просясь в туалет. Там он и оставил на гвозде часть пропагандистской литературы. Возможно, это был самый лучший способ донести печатное слово в массы. Всяк посетивший будочку с выпиленным ромбиком на двери, мог в тишине и спокойствии прочесть призыв и сделать выводы. Затем они въехали в Шаталово, где впервые машину проверили и через пару километров уткнулись в кирпичное здание, напоминавшее конюшню, вокруг которой расположилось кладбище техники. Штук шесть лёгких танков, три десятка грузовиков и пяток легковых автомобилей. Причём слева от здания земля была перепахана воронками. Как потом выяснил Петер, тут поработал русский бомбардировщик. Осмотревшись, Клаусович передал пакет с кофе в лапы водителя, и тот через несколько минут подвёл к Дистергефту начальника ремонтной базы Германа, абсолютно рыжего по кличке "австрийский лис". Перебросившись парой слов с немцем в замызганном комбинезоне, Герман указал пальцем на более-менее приличную "эмку", пометил её мелком, собрал несколько ключей в сумку, бросил между сидениями легковушки, после чего положил туда насос и, выдав какую-то справку водителю приказал работягам из Хиславич заталкивать по доскам автомобиль в кузов грузовика. Толкали задом, руль у машины фактически не функционировал, что-то где-то сломалось. Правое крыло с тремя глубокими царапинами, передние колёса пробиты; и это было лучшее, из чего можно было выбрать. Оказалось, Петер Клаусович был не первым охотником за машинами. После этого привели военнопленных, и начался ад. "Профессор" настолько испугался и впал в ступор, что напрочь забыл про газеты. Мечтая быстрее унести ноги из этого места, он вжался в заднее сидение машины и не высовывался. Когда уезжали, Петер впервые за многие годы молился. Благо учитель из Черепова сообразил, да налил стакан самогона, снял стресс. Там же в деревне силами местных и сгрузили "эмку".