- Без колхоза жили, твоя, правда. А вот под германцем, сдаётся, ещё не пробовали. Как бы ни ободрал германец мужика как липку?
- Под красными вытерпели, знать и под германцем стерпим. Главное нонче переждать. Как в великое половодье. Только по сторонам смотреть успевай, что б самого куда-нибудь не снесло, - старик показал на отсутствующую ногу. - А там, через недельку-другую, глядишь, тишь да благодать. Водица спала, всё на месте; ежели, известно, оно крепко стояло на том месте. Понял о чём я гутарю?
- Понял. Понял я, что один хрен тебе, кто землю нашу топчет. Германец уже на Москву замахнулся, а ты всё переждать хочешь. Как оно там выйдет, чья возьмёт?
- Дурень ты, хоть вроде и в годах уже, - обиделся дед. - Москва, она как приманка в мышеловке. С войной на Москву испокон века ходили. И поляки, и французы, кого только не было. И шо? Германец как тот пёс, никогда блинов не пёк - тестом ел. Пока мужик жив - Русь не победить. Ни германцам, ни комиссарам. Вот о чём я гутарил.
В это время из бани вышла бабка, перекрестилась, сказала: "Думала, помру", и в сопровождении деда направилась в сторону стоявших невдалеке изб. Через дверь донеслось:
- Следующий. Сидевшая с краю женщина встала, оправила платок и зашла внутрь.
- Тебя как звать, дочка? - спросил Силантьевич у оставшейся молодухи, пытаясь вспомнить, где он уже видел такие запоминающиеся глаза, и вспомнил.
- Катя Семёновна, - ответила собеседница.
- Комсомолка, небось? Не отвечай, сиди тихо. Я ж батьку твоего знаю, Синайко Семёна. Служили мы вместе. Дочка у него, вроде, учителем географии стала, в город перебралась.
- А вам какое дело? - с испугом в голосе.
- Есть дело. Ты уж поверь мне, - понижая голос до шёпота, - помощь твоя нужна. Ну, так как, комсомолка Катя Семёновна?
- Да что вам надо от меня? Обознались вы, - тихим голосом.
- Не, дочка. Глаз у меня намётанный. Значит так, сейчас зайдёшь в баню, и скажешь Фёдору, - видя недоумение, пояснил, - Савченков который, ну, врач. Скажешь, что у тебя болит внизу живота, мол, по женской части.
- Зачем это?
- Затем, дурёха, чтобы конвоир вышел. Тебе при постороннем раздеваться стыдно, поняла?
- Поняла.
- Передай врачу лекарства, там, на кульке написано, от чего порошки и записку с картой.
- А сами чего не передадите?
- Ты ж, вроде, учительница, а слушаешь невнимательно.
- А, извините. Я про немца в бане запамятовала. Давайте кулёк, что мне, передать сложно?
Минут через десять Катя Синайко зашла на приём, и вскоре оттуда вышел недовольный конвоир. Савелий тут же вытащил из кармана початую пачку сигарет и, произнеся: "Битте", - протянул их немцу. Конвоир отрицательно покачал головой, мол, не курящий, но потом сообразил и забрал всю пачку себе. Поправив на плече винтовку, немец постоял некоторое время и стал пристраиваться к крошечному окошку, дабы подсмотреть, что ж такого интересного происходит внутри. Допустить такого поворота событий Савелий не мог. Громко кашлянув, привлекая к себе внимание, Силантьевич ввёл в бой "последний козырь". Из сумки появилась половина варёной курицы. Устоять от такого соблазна конвоир не смог. Присев рядышком, он с жадностью впился зубами в мясо, закатив глаза от удовольствия. Это вам не картошку с гороховой колбасой каждый день уминать, а на баб голых можно и в другой раз посмотреть.