– Сэр, я по-прежнему предлагаю вам и вашим людям выйти из города на тех же условиях. Учитывая то, что ворота полностью контролируются моими людьми, это щедрое предложение. И не надо прикрываться моей матушкой, не плодите грешные души, переполненные жаждой мщения. Ваше решение.
– Мне нужно подумать.
– У вас было достаточно времени на это. Ваше решение – здесь и сейчас.
– Хорошо. Я согласен.
– Отлично. Прикажите вашим людям собирать все свои пожитки и выходить на замковую площадь. Через пять минут первые должны быть уже там, через десять – все.
– Но у нас раненые.
– Я предлагал обойтись без этого, вы отказались. Вопрос закрыт. Вы теряете время, а отсчет уже пошел.
– Мы еще сочтемся, барон Авене.
– Всегда к вашим услугам, сэр Айвен барон Грос.
Памфийцы почти уложились в отведенное время. Георг не стал заострять на этом внимание, главное, что первые солдаты уже начали выходить на площадь, а значит, о том, чтобы продолжить сопротивление, не может быть и речи. Когда последний солдат покинул пределы замка, бывший гарнизон города двинулся к воротам, сопровождаемый ополченческими отрядами. У ворот к ним присоединились плененные ранее, и наконец последний памфийский солдат был препровожден за стены города, который уже вовсю готовился к предстоящей осаде под руководством троих рыцарей.
Каким бы ни было отношение бывших пленников барона Гело к Георгу, они прекрасно понимали, что им выпал редкий шанс отличиться перед королем. Поэтому со всем пылом, присущим молодости, они принялись за исполнение своих обязанностей, прикладывая максимум усилий и припоминая все, чему их когда-либо учили и что им удалось увидеть за свою жизнь. Оказаться на слуху короля – это замечательно, но куда лучше предстать в качестве тех, кому удалось удержать осажденный город под его властью.
Георг во всем этом пока не принимал участия. Он спешил на встречу с матушкой. Как сообщил памфиец, ее содержали на первом этаже донжона. Туда-то он и направился, едва последний солдат покинул пределы замка.
– Прошу вас, господин барон. Прошу сюда. Не извольте беспокоиться, я как мог поудобнее расположил матушку. У нее все самое чистое, еда и вода свежие. Если бы не эта заваруха, было бы еще свежее, но я не мог покинуть пределы замка.
Бедолага надсмотрщик, разумеется, никуда не мог деться от своих камер и заключенных. Он, как и замок, перешел сначала в руки памфийцев, а затем опять к несвижцам. Прямо как в той байке, что рассказывал Рем. Георг выслушивал лебезящую скороговорку с толикой презрения, уж больно отталкивающая личность, да еще и сама обстановка. Тюрьма – и его матушка… Это просто не укладывалось в голове.