Саманта окаменела. По бокам у нее побежали струйки пота. Незнакомые люди вокруг во все горло распевали гимн Нью-Мексико. Голос вновь зазвучал — так четко, так близко и так знакомо:
— Дядюшка Джек о тебе позаботится…
Нет! Она заткнула уши, кусая губы, чтобы не закричать. Дядюшка Джек склоняется над ней в пропахшей мочой комнате, Дядюшка Джек кладет свои лапы на ее голое тело, Дядюшка Джек подносит ей к животу какую-то изогнутую железку, НЕТ!
Какая-то вымазанная сладкой ватой женская физиономия склоняется к ней:
— Вам плохо?
— Нет, я, все в порядке, небольшое головокружение.
Мерзкое головокружение, от которого блевать хочется, мерзкая проклятая гадость, которую какая-то чертова сволочь пытается заставить ее пережить вновь!
Стиснув зубы, сжав кулаки, Саманта двинулась вперед; она уже не ребенок, и плевать ей на Дядюшку Джека; она с удовольствием представила себе, как голова Джека Мортона разлетается на куски, как арбуз, и, продираясь сквозь потную толпу, мысленно цеплялась за этот образ — его мозги, размазанные по стене.
— Шлюшка поганая… — прошептал голос Джека, и в нем звучала угроза, и он был реален, словно чей-то язык, пытающийся заползти ей в ухо.
Саманта мысленно нажала на спуск, и рот Джека Мортона разорвало на кусочки. Пот побежал по бедрам, по животу, блузка приклеилась к телу. Вдруг она четко услышала, как кто-то хихикает.
Какой-то ребенок. Слева. Ребенок с бледной, землистого цвета кожей, с глазами дохлой рыбы, губами цвета крови. Это он хихикал. У Саманты было такое ощущение, будто все чувства у нее невероятно обострились — «патрульный синдром» — так объяснял когда-то ее инструктор по тактике ближнего боя, ветеран войны во Вьетнаме. Реактивация наиболее древних, на уровне рептилии, частей мозга, вызванная внутренним напряжением. Парни, которым не удавалось перевести себя в это допотопное, находящееся на самой грани сознания, состояние, подрывались на минах или позволяли противнику подойти сзади и перерезать им глотку.
Мальчишка делал вид, что поглощен парадом. Его белая рубашка была уляпана большими пятнами — красными и густыми. Он истерически смеялся.
Словно ангел на облаке, Сэм летела к нему на волнах своего гнева.
Толпа. Визгливые вопли. Орущие красные рты. Оглушительная музыка. Запах пота — сильный, удушающий. Нагромождение влажных горячих тел. Сэм почувствовала, что ноги у нее подгибаются. Какие-то тела, прижатые к ее телу, голова кружится, кружится, кружится, «идем, куколка, идем со мной». НЕТ, голова Джека Мортона вновь и вновь разлетается на куски, нажимать и нажимать на воображаемую гашетку, нажимать неустанно, и… ребенок исчез!