девчонку. Убить, изнасиловать, расчленить труп — да; но
сожрать? Однако, как бы там ни было, ведь кто-то же сделал это — так почему бы не те самые мотоциклисты?
Он провел рукой по своим густым, серовато-металлического оттенка волосам, пригладил усы и направился к автомату, чтобы налить себе стаканчик кофе. Санитарная команда поработала на славу: в помещении до сих пор воняло инсектицидом, хотя все окна были распахнуты настежь. Санитары обнаружили здесь больше тысячи насекомых — они сожгли их в специальной переносной печи. Хорошенькое дело. Как будто лето и без того не предвещало быть достаточно тяжелым — так нет же, надо вдобавок к этому тараканьему нашествию случиться. Эти твари в один прекрасный уик-энд просто-таки наводнили всю округу. И теперь кишмя кишели в кухнях, гаражах, погребах, карабкались по стенкам мусорных бачков, толпами лезли в коридоры и даже в спальни. Такое в здешних местах случалось не впервые — столь же внезапные нашествия город переживал два-три раза в столетие, хотя явление это для всех оставалось полной загадкой. Впрочем, Сибилле Дженингс теперь уже глубоко наплевать на всех этих тараканов. Уилкокс перелистал стопку записок, оставленных ему Бойлзом. Звонки возмущенных граждан, какие-то нелепые доносы — такое разве что в сортире сгодится. Дважды звонили родители Сибиллы, один раз — мать Тома Прыща, а Лесли Андерсон из муниципального совета даже лично нанес визит. Уилкокс смял листки, скатал из них шарик и запустил его в корзину для бумаг. Дело дрянь. Ну что он может сказать этому болвану Лесли Андерсону?
Он быстро выпил кофе и посмотрел на часы: двадцать минут первого. Пора спать. Завтрашний день может оказаться и похуже. Да, да — это одно из тех правил, которые совсем нелишне вбить себе в башку: завтра всегда может быть еще хуже, чем сегодня. Герби Уилкокс никогда не был оптимистом; должно быть, это у него от матери — будучи по своему происхождению из племени навахо, она работала проституткой; потом один славный парень — рабочий металлургического завода по имени Т. С. Уилкокс — в конце концов женился на ней; полгода спустя, подарив миру младенца Герберта, она умерла, — наверное, для нее это было нечто вроде передозировки счастья.
А тем временем во мраке, в непроглядной ночи, голова ангела в старинной часовенке тихонько покатилась сама по себе. Проржавевшая решетка дрогнула, сотрясенная глухим ударом. За ним последовал второй, сопровождавшийся каким-то металлическим смешком. Легкий ветерок поднялся и побежал меж тихих могил — насыщенный миазмами, слегка подрагивающий, похожий на чей-то насмешливый шепот. Золоченые буквы на надгробии Мартинов мигали в лунном свете, словно неоновая вывеска.