— Это индрики, звери, обитавшие и в наших местах задолго до пришествия на Землю Спасителя. Ростом оные были две сажени, кости их до сих дней из песчаных обрывов Оки-матушки порой вымывает.
Архип недоверчиво улыбнулся, перекрестился и поспешил вслед уже тронувшим коней спутникам.
Ранним утром скрип окованных листовым железом дубовых крепостных ворот проводил десяток русичей в дальнюю дорогу на юг…
Колеса возов легко катились по твердой поверхности дороги. Вокруг еще пятнали луга остатки снежного покрова, стояли лужи, ноги спускавшихся за водой разъезжались по липкому чернозему. Ордынка же возвышалась над всем этим квашевом на добрых полсажени. Поверх земляной насыпи чередовались слои древесного угля и обожженной его жаром глины. До четырех раз безвестные мастера заставляли во время постройки дороги невольников и вольных рабочих проделывать эту операцию. Зато потом каменной твердости не страшны были ни дождь, ни снег, ни окованные колеса телег, ни шипы конских подков. Орде нужны были русское серебро и северные товары. Длинная коричневатая змея успешно помогала быстро поставить все это к устью древнего Итиля.
Московский обоз уже достигал южных границ Рязанского княжества. На лугах и придорожных полях зазеленела трава. Решено было сделать суточный привал в придорожной балке. Лошадям требовался отдых, люди хотели свежего мяса. Добыть косулю, дрофу или зайца в тех краях лихому наезднику и меткому стрелку труда не составляло.
Темнота окутала стан. Один костер освещал крытые повозки, довольные лица хлебнувших хмельного мужчин, рядно раскинутого на траве стола. На жарких углях другого на длинном сыром стволе черемухи доходила тушка подсвинка. На близком озерке перекликались с селезнями утки, образуя новые семейные пары.
— Благодать, Федорович! — потянулся Никодим. — Кабы не степняки, жить бы тут да жить. Ты глянь, земля какая! Палку воткни — дерево вырастет. Паши ее да хлебушек собирай безо всяких росчистей и палов.
В это время послышался отдаленный конский топот. Заржали сразу две спутанные лошади москвичей, им откликнулся конь в темноте. Дружинники вскочили на ноги.
Десятка два всадников ворвались на стан и окружили москвичей. Многие сидели охлюпкой[7], в руках рогатины, кистени, дубины. Ражие бородатые лица, распахнутые зипуны, наглые похотливые взгляды…
— Пируем, голубки! — широко ухмыльнулся дюжий мужик, явно коноводивший в артели лихих людей. — А про то, что Господь делиться велел, ведаете? На нашей землице расположились, заплатить бы надо. Кто такие? Московляне?