Ван Чао-ли кивнул головой.
— Если я не ошибаюсь, арендная плата составляет треть урожая?
— Треть была раньше, а теперь половина, — поправил его Ван Чао-ли. — У нас так ведется уже три года.
— Половина урожая и много долгов. Большой, почтенный, доход!
Фу многозначительно посмотрел на Ван Чао-ли. Тот и глазом не моргнул.
— Мой доход, — сказал старик, — это выгода и для купца. Как справедливо сказал ученый, так быстро складывающий прекрасные стихи, все на свете основано на взаимности. Если рассчитываться шелком…
— Серебром, почтеннейший, только серебром! Времена смутные, цены на шелк меняются…
— А серебро возрастает в цене?
— Ведь и нам надо платить, о, мудрейший из старых людей! Американцы в Шанхае продают товары только за серебро.
— Хорошо, мы подумаем и о серебре, — благодушно объявил Ван Чао-ли.
Он собирался уже предложить гостям отдохнуть, но поэт, который как будто скучал во время разговоров о торговле, вдруг оживился.
— Захочет ли мудрейший ответить на мой ничтожный вопрос? — сказал он. — Я хотел бы узнать, не было ли в этой округе людей, которые говорили о том, что все китайцы должны владеть одинаковыми участками земли?
— Не было, — удивленно отвечал Ван Чао-ли.
— Не говорил ли кто-нибудь о том, что маньчжуры — иностранные завоеватели и что они грабят и унижают народ Поднебесной Империи?
Ван Чао-ли нахмурился.
— Если б кто-нибудь из моих детей осмелился сказать подобные слова, я приказал бы начальнику стражи надеть ему на ноги колодки и отвезти в город — к моему брату, окружному начальнику.
— Но это могут быть не ваши дети, а приезжие или пришлые люди из южных провинций.
— Мы давно не видели таких.
У поэта, по видимому, не было больше вопросов. Хозяин приоткрыл чашку с чаем. Это значило, что он сейчас не хочет больше разговаривать.
За бамбуковой занавеской стоял Ван Ю с восковой свечой для зажигания трубок. Он все слышал, но мало понял.
Во всяком случае, его очень радовало, что хозяин, кажется, поладил с купцом. Это значило, что никто не будет щипать его до завтрашнего дня.
Мальчик высунул голову в окошко и сделал своему приятелю Ван Линю условный знак, что он может удрать из дому вечером.
Инь-лань держала в руках котел. У нее скатилась крупная слеза и упала прямо на донышко.
— В прошлом году мы продали серьги моей матери. Теперь надо заложить котел. В чем будем варить пищу?
Ван Ян хмуро сидел в углу на корточках.
— Мудрость женщины и шорох листьев, — пробурчал он, — одинаково полезны.
Самое счастливое существо в семье был Ван Хэ, слепой старик. Он блаженно спал, накурившись опиума после долгого перерыва. В сущности, вся его жизнь, с тех пор как он потерял зрение, состояла в ожидании очередного приезда Фу. Купец привозил с низовьев реки темно-коричневые куски япяня — опиума, и целые месяцы Ван Хэ курил, спал и был счастлив.