«Жив ли он?» — думал я, не прекращая наблюдать за траншеей противника.
Грохнул выстрел, на чьей стороне — я не разобрал.
Зина положила винтовку плашмя и укрыла оптический прицел за бронированный щиток:
— Ося, иди сюда, — позвала она. — Глянь, что вытворяют гитлеровцы.
Я посмотрел в перископ.
Два немца занимались чем-то невероятным: по очереди то нагибались к земле, то опять выпрямлялись; один выпрямился и положил на плечо деревянный молоточек на длинной палке.
— Ребята, это они игру в крокет демонстрируют, — сказал Бодров. Дураков в нашей траншее ищут, жулики.
После долгих поисков я все-таки обнаружил снайпера. Он лежал метрах в тридцати от чучела, у бутовой плиты. Я показал его ребятам и предложил им посмотреть, нет ли поблизости от игроков другого вражеского стрелка.
Спустя некоторое время в нашей траншее кто-то закашлял, и я увидел, как осторожно высунулся рукав маскировочной куртки немца, которого мы считали мертвым. Пальцы руки фашиста, обхватившие шейку приклада, приподняли ствол над землей и застыли в неподвижности. Дуло винтовки смотрело в сторону от моей бойницы. Враг целился в кого-то из наших, идущих с передовых постов. Я вынужден был стрелять в кисть руки, чтобы предупредить этот роковой для жизни товарища выстрел.
Винтовка дернулась кверху, стукнулась о край плиты, упала на землю. Я прикрыл бойницу.
— Ну как, прикончил того, за бутовой плитой?
— Нет, Зиночка, он изготовился в кого-то из наших выстрелить, и я вынужден был стрелять в кисть его руки.
— Жаль, легко отделался, подлюга.
— А куда девались игроки в крокет?
— После выстрела скрылись.
Бодров и я, сидя на дне окопа, курили, а Строева продолжала наблюдать, переговариваясь с нами.
…Косые лучи полуденного солнца ласкали кромку солдатского окопа. Первые желтые листья медленно кружились в воздухе и падали на дно траншеи, на зеленый еще ковер травы, усеивая его желтыми узорами. Пушинки одуванчиков хороводом кружились в воздухе, тянулась паутинка — все это говорило о наступающей осени… Моя папироса погасла. Я забыл, что сижу в окопе переднего края.
— Ребята! — полушепотом позвала нас Зина. — Ося, посмотри, у куста полыни еще кто-то объявился.
Я осторожно повернул трубку перископа в сторону, указанную Зиной, и увидел чью-то голову. Рук и оружия не было видно. Глаза фашиста смотрели туда, откуда я стрелял.
— Ребята, разрешите мне уйти в траншею, я малость пошевелю эту глазастую змею! — сказал Бодров.
— Толя, брось шутить, смотри в оба, — ответила Зина.
— Глаза устали, да и шея занемела — не повернуть. Я не вмешивался в разговор. Бодров сам знал, что можно и чего нельзя делать.