Максимыч разостлал палатку, разобрал корпус пулемета и молча одну за другой начал чистить части, почерневшие от порохового дыма. Найденов помогал ему. Я невольно вспомнил дядю Васю, любившего содержать в чистоте и исправности оружие. Никто из товарищей не нарушал молчания, хотя нам было о чем поговорить: ведь враг за пятнадцать дней нашего наступления отброшен от стен Ленинграда на сто — сто пятьдесят километров, тогда как немцы при наступлении в сорок первом году преодолели это же расстояние за три месяца! Но гибель товарищей омрачала нашу радость.
Утром пятого февраля батальон майора Круглова, преследуя отступающего противника, вплотную подошел к реке Нарве южнее Иван-города. Это были те самые места, где я впервые увидел фашистского солдата в июле сорок первого года, убил первого гитлеровца.
Весь день мы простояли в лесу, поджидая подхода артиллерии. Она не поспевала за стрелковыми частями в наших стремительных атаках.
Найденов и я сидели на краю лесного оврага вблизи командного пункта батальона. По дну оврага один за другим шли танки. Головной танк остановился. Из башенного люка высунулся молоденький лейтенант и закричал:
— Товарищи, не скажете, где тут поблизости брод через Нарву?
Я спустился на дно оврага, чтобы показать брод. Танк тронулся. Вдруг все поплыло… Мысли затуманились. В ушах зазвенело. Я не чувствовал боли, пытался овладеть собой, но передо мной вся земля заплясала в каком-то фантастическом танце, мысли оборвались. Пришел я в себя лишь от прикосновения чьей-то нежной руки к моему лицу. Я старался как можно шире открыть глаза, чтобы увидеть человека, которому принадлежали эти заботливые руки, и не мог. По-прежнему кругом стояла глухая темнота. Лежал я на чем-то жестком вверх лицом. В голове стоял страшный шум, он заслонял собой все. И так повторялось много раз, когда прояснялось на какое-то мгновение сознание. Именно в этот момент я ощущал прикосновение нежных человеческих рук. Кто же этот человек, чьи это руки?
В сознании все чаще и чаще оживали какие-то звуки, еще нетвердые, далекие, как эхо человеческого голоса, как волнующие аккорды музыки. Они то вовсе исчезали, то опять появлялись. И вдруг в этих не вполне ясных звуках слух уловил слова: «Он будет жить». И все это колеблющееся, отрывистое, еле уловимое сознанием угасло… Я вновь стою возле одинокой березы на обочине шоссейной дороги вблизи реки Салки. Но почему-то мои боевые друзья-товарищи уходят от меня все дальше и дальше, а я стою словно прикованный к месту, не в силах оторвать от земли ноги, сделать хотя бы один шаг вслед за друзьями… Нужно, нужно догнать их!