— Так вы утверждаете, что атака начнется в десять ноль-ноль?
Немецкий офицер, глядя на советского командира неподвижными пустыми глазами, сухо произнес:
— Таков был приказ.
Майор Чистяков посмотрел на свои часы:
— Ну что ж, товарищи, поверим ему, что атака начнется в десять ноль-ноль. А насчет Ленинграда… — И майор показал пленному крепко сжатый кулак.
Мы вышли в траншею. Вскоре все вокруг загудело от вражеских самолетов. Эскадрильи одна за другой шли на бомбардировку Ропши. Наша зенитная артиллерия стреляла непрерывно.
Пленного увели в штаб полка, мы разошлись по огневым точкам и приготовились к отражению атаки.
Ровно в 10.00 враг начал артиллерийскую подготовку. Она велась с какой-то особенной силой. Воспользовавшись сильным огнем своей артиллерии, вражеская пехота подползла к нашим траншеям на расстояние трехсот метров. Разрывные пули немецких автоматчиков врезались в бруствер наших траншей, рвались, осыпали нас мелкими осколками.
Здесь впервые я наблюдал сильное устрашающее действие, которое оказывали разрывные пули на многих бойцов.
Я видел, как Орлов долго обшаривал свои карманы, сумку — что-то искал. Потом он подбежал к красноармейцу Изотову и попросил его дать ручную гранату. Изотов посмотрел на него и покачал головой. Орлов настойчиво просил:
— Дай мне только одну гранату, больше не надо.
— Нет, оружие — это не закрутка табаку. Ищи в нишах.
Орлов подошел к командиру взвода Викторову и попросил гранату.
Викторов удивленно посмотрел на растерянное лицо красноармейца:
— Ты что, рехнулся? Да у тебя их пять штук болтается на ремне.
Орлов опустил руку на гранаты и облегченно вздохнул.
Да, растерялся товарищ. Но тут же он быстро отстегнул «лимонку» и, прижавшись к стенке траншеи, приготовился к бою.
К исходу третьего дня непрерывного боя противнику удалось оттеснить наши войска к городу Ропше. Завязались уличные бои.
С наступлением ночи наш 105-й стрелковый полк, как сильно пострадавший, был выведен с передовых позиций на отдых и пополнение.
Мы шли через Ропшу. Город был неузнаваем: улицы завалены кирпичом, обгорелые трубы возвышались над пепелищами сожженных домов, вокруг бродили исхудавшие собаки. Поломанные осколками бомб и снарядов сучья тополей и лип качались на ветру, словно подбитие крылья птиц. Город опустел, мирные жители ушли в Ленинград.
На северной окраине города Ропши, возле пруда, я увидел сидящего с удочкой сутулого седого человека в старенькой стеганке. Мы на минуту задержались возле рыбака. В оцинкованном ведре, наполненном до половины водой, плавали три довольно крупных зеркальных карпа. Старик с умными глазами, в которых застыли боль и скорбь, смотрел на наше грязное обмундирование, разбитую обувь, покусывая губы.