— Прошу вас, товарищ командир, принять меня в вашу фронтовую семью и зачислить на все виды довольствия.
Круглов крепко пожал руку Смирнову:
— Мы рады вам… Но прежде прошу пройти к комиссару батальона, вы ведь коммунист.
Снова встретиться со Смирновым не пришлось — он был направлен в другое подразделение нашей части.
Тринадцатое октября тысяча девятьсот сорок первого года. Этот день вошел в историю героической обороны Ленинграда.
Связисты заканчивали прокладку телефонных линий к командным пунктам. Артиллеристы сверяли последние данные воздушной разведки о расположении огневых позиций около бывшей дачи Шереметьева.
Пехотные части противника не подавали никакого признака жизни. Казалось, немцы оставили свои рубежи. Но я знал, что они стоят в траншеях с автоматами в руках в такой же готовности к бою, как и мы.
Все мои усилия в то памятное утро поймать на прицел фашиста успеха не имели.
Вражеская артиллерия хранила полное молчание.
Наша наземная артиллерия тоже молчала, хотя артиллеристы были готовы вступить в бой в любую секунду.
В этом торжественном и одновременно грозном молчании войск обеих сторон было нечто величественное и вместе с тем тревожное.
И вдруг земля дрогнула. Воздух наполнился свистом снарядов, последовали глухие взрывы, а потом выстрелы и разрывы снарядов превратились в сплошной грохот, который сопровождался глухим и протяжным стоном самой земли.
Это и было началом великого, решающего сражения у стен Ленинграда.
Два часа шла жестокая битва… Ни одна из сторон ни на метр не сошла со своих позиций. Но вот наступил третий час борьбы, и немцы не выдержали, стали пятиться. Но как пятиться! Огрызаясь на каждом шагу, цепляясь за каждую складку земли.
Наш батальон вел атаку от развилки дорог по левой обочине шоссе прямо в сторону города Урицка. Левее от нас шли в атаку морская пехота и добровольческие отряды ленинградских рабочих.
Отступая, немцы продолжали вести губительный огонь из станковых и ручных пулеметов, установленных в подвалах шлакобетонных клиновских домов и в кирпичных зданиях на окраине города. Плотно прижимаясь к земле, мы ползли вперед, укрываясь в складках местности и за трупами убитых. Останавливаться было нельзя: враг мог закрепиться на промежуточных рубежах и контратаковать нас.
Комбат Чистяков приказал старшему лейтенанту Круглову выслать вперед группу снайперов и перестрелять вражеских пулеметчиков, засевших в домах. Шесть снайперов — Ульянов, Борисов, Соколов, Синицын, Строева и я — поползли к лощине. Наше движение по открытой местности заметили вражеские пулеметчики и перенесли огонь на нас. Чтобы продолжать путь вперед, нам пришлось залезть в пруд и по горло в воде подбираться поближе к немцам. Стрелять с дистанции полторы тысячи метров, отделявшей нас от домов, в которых укрывались пулеметчики, и рассчитывать на точность стрельбы было невозможно. Нужно было приблизиться к домам хотя бы на восемьсот метров.