— Коля, я видел там ямы, заваленные трупами! Чуть снежком припорошённые… Но ведь это же люди, это же люди были! Враги народа, пусть! Но люди… А с ними хуже, чем со скотом…
Упал головой на руки, заплакал навзрыд. Николай онемел. Не верить брату он не мог. Но как поверить? Ведь у них — страна Советов, такие вожди, войну вот только что выиграли… Он вспомнил: отец рассказывал, что Пашка, когда в пятнадцать лет в чекистах служил, не смог расстрелять пойманных бандитов. Вышел утром в тюремный двор с расстрельной командой, а там — несколько человек у стенки, в исподнем… Все пистолеты подняли, он тоже попытался, да вдруг в глазах потемнело, упал без памяти. Был бы взрослый — за такую слабость и самого могли расстрелять. А пацана пожалели…
22 июня 1941 года воинский эшелон, в котором ехал лейтенант Поляков, направлялся к границе Пруссии. Бойцы ещё не знали, что началась война. Но навстречу им, из Каунаса, уже катил поезд — обгорелые, продырявленные пулями вагоны, раненные и убитые люди, — уже нёс тяжкую весть. А вечером, когда эшелон стал на станции города Шауляя, Николай и его товарищи впервые видели воздушный бой. Немецкие самолёты, прилетевшие бомбить станцию, встретили наши истребители — достойно встретили…
Николай Поляков любил рассказывать о фронтовых годах. Наверное, как и многие фронтовики. Столько испытаний, столько событий, и всё припало на их молодость! «Сороковые-роковые… А мы такие молодые…» Но, конечно, он рассказывал не о буднях, а самые яркие случаи, далеко не всегда ура-патриотичные.
…В военную распутицу, в спешке отступления, шла по раскисшей дороге колона танков. Сзади неё ехали машины со штабным начальством. И вдруг с одним танком случилась какая-то неисправность, он стал, перекрыв дорогу всей колоне. Объехать — невозможно, а танк не может двинуться! Из штабной машины выскочил генерал, пробрался по грязи к неисправному танку — злой, в заляпанной шинели и грязных сапогах, с тонкой тростью в руке. Командир танка, майор, выпрыгнул из люка, вытянулся в струнку перед ним, начал объяснять. Но тот, с перекошенным лицом, не слушая, закричал: «Сию минуту освободить дорогу! Под трибунал пойдёшь!». Майор тоже повысил голос: «Да не могу я…» И не договорил: генерал хлестанул танкиста тростью по лицу.
Всё это Николай видел сам: их орудия везли в той же колоне. Он видел, как побелело лицо танкиста, как генерал, не оглядываясь, пошёл по грязи назад, к машине. Как танкист прыгнул в люк, и сразу же, медленно и страшно, стал разворачиваться ствол танка в сторону генеральской машине. Один прицельный залп разнёс её в пыль, а следом раздался выстрел — танкист пустил себе пулю в висок…