И вдруг забегали нукеры-охранники, громко выкрикивал кто-то: „Лекаря! Лекаря!“ Бестолково засуетились, толкая друг друга, бакавулы. Шум нарастал, и у дверей в столовую собралась толпа. Тахир опрометью промчался из отдаленного „приюта уединения“, вбежал в столовую.
Бабура рвало. Лицо его посинело. Он задыхался, метнулся было к дверям выйти наружу, но не сделал и двух шагов, зашатался. Подскочил Тахир, поддержал.
Появился лекарь Юсуфи.
— Расстелите курпачи на айване! — приказал он слугам.
— Нет… Во дворе! — прохрипел Бабур, и снова приступ рвоты согнул его пополам.
— Повелитель, на дворе дождь! Лучше на айване!
Поддерживаемого под мышки, Бабура вывели на веранду, уложили на курпачу. Лекарь дал ему понюхать лекарство, „укрепляющее сердце“, когда „человек много вина выпьет“.
— Я не пил вина… Причина в еде! — сказал Бабур, встал и снова нагнулся над фарфоровым тазом, успев выкрикнуть: — Повара! Схватить!
В меньшей мере, чем Бабура, но и двоих его сотрапезников, отведавших той же кайлы, стало рвать.
Бахлула схватили не нукеры, а сами повара — пробовальщики пищи. Палачи быстро принудили его признаться во всем. Немедленно были посланы нукеры схватить Ахмеда, венценосную Байду, ее рабыню и служанок.
Бабур всю ночь находился в таком состоянии, что окружающие при каждом приступе рвоты, во время лихорадочной ломоты ждали смертельного исхода. Только один Юсуфи, лекарь, делал ему промывания желудка, пичкал разными лекарствами и без конца уверял при этом: „Все пройдет! Вылечим вас, повелитель“.
Мир, казалось, ломался на какие-то смутные части. И с ним — будто сердце, и легкие, и желудок рвались наружу. В глазах — какие-то разноцветные пятна. И сквозь них ему виделись то Хумаюн, то Байда, то кроткая Мохим-бегим.
Бабур стонал. Шептал про себя (а ему казалось — вслух, громко говорил): „Зачем я отправил Хумаюна в Кабул? А оттуда он поедет еще в Бадахшан… потому что… потому что на северных границах опять неспокойно… Пусть прошли бы дожди — тогда надо было поехать…“ Сознание мутилось — и перед Бабуром вставал в черно-красной чалме с индийским алмазом Амир Тимур. Прояснилось сознание — Бабур здраво думал: „Если теперь беда не пройдет, нет рядом со мной ни сына, ни жены Мохим-бегим, пока гонцы до них доберутся, пока они приедут в Агру, — самое меньшее, три месяца пройдет, а я могу умереть через неделю… нет, завтра, нет, сегодня, сейчас!“
— Крепитесь, повелитель! Не теряйте надежду! — молил Тахир, — Ведь сколько смертей мы с вами победили!
— Но такого… у нас… еще не было… а, Тахирджан?.. Тахирбек, ко мне! — прерывисто выдавил Бабур.