Немало изумления у Фазлиддина вызвал и еще один случай… Он чертил на стене дворца черновой узор, в это время подошла Ханзода-бегим и с интересом начала наблюдать за его работой. От волнения циркуль муллы Фазлиддина выпал из рук.
— Вы начертили удивительный узор, но я, видно, сглазила вас, мавляна, — сказала она, принимая на себя вину за эту неловкость.
Мулла Фазлиддин, поднимая с полу циркуль, нашелся:
— Нет, бегим, напротив: узор, на который падает ваш взор, выходит красивее.
— Я слышала, мавляна, будто вы еще и художник?
— М-м, зодчие должны быть знакомы с живописью, бегим.
— В таком случае попробуйте написать мое изображение, мавляна!
Какое неожиданное предложение! Мулла Фазлиддин оглянулся. И хоть они были одни в этом дворцовом покое, он понизил голос:
— Я бы всей душой… Только…
— Не беспокойтесь, я умею хранить тайны!
— А если за написанное мною изображение… потребуют на том свете мою душу, то… где я ее возьму, потеряв на этом, бегим?.. А я теряю ее, о бегим…
Ханзода-бегим поняла двойной смысл сказанного, очаровательно улыбнулась:
— Если за мое изображение у вас потребуют душу, скажите мне, я взамен отдам свою!
…Тот рисунок, что покоился на дне железного сундука, он осмелился сделать после этих лукаво-кокетливых и таких прелестных слов…
В суматохе военных месяцев и в первое время после войны он не имел возможности встретить Ханзоду-бегим.
Наконец осенью прошлого года к нему на Баратаг вдруг пожаловала сама Ханзода-бегим. Уходя в поход, Бабур наказывал старшей сестре и матери следить за строительством в Оше. Вот в месяце мезон Ханзода-бегим и прикатила в город Ош в гости. А Баратаг — на окраине города.
Мулла Фазлиддин работал тогда со своим единственным учеником. Каждый кирпич, каждую доску, каждый кувшин воды доставляли снизу с огромным трудом. Для подготовки мраморных плит не было каменотеса. Не на что оказалось покупать изразцы. Все эти нехватки терзали муллу Фазлиддина. Но как сказать об этом девушке? Говорить о кирпичах существу, которое все, начиная от шелкового головного убора — токи, украшенного жемчугом, и кончая красными сапожками с загнутыми кверху носами, было воплощенная нежность, воплощенная — хрупкая и совершенная, неземная — красота? Язык не поворачивался у ошеломленного зодчего.
Ханзода-бегим сама попросила у муллы Фазлиддина чертеж будущей обители.
— Купол вы хотите облицевать глазурованными плитками, да? А у вас их достаточно? — спросила она, глядя на бумагу.
Мулла Фазлиддин был вынужден теперь заговорить о своих нуждах. Ого, эта девушка была знакома и с архитектурой! Сколько же книг она перечитала?