Но чаще всего папе не удается вырваться в этот день даже на полчаса. Он приезжает поздно, иногда почти ночью — гости давно разошлись, — но мы с мамой всегда ждем его. Мы вскакиваем с постелей, накидываем на себя халаты и начинаем угощать папу.
Иногда от усталости он еле держится на ногах и не очень соображает, что он делает и что ест.
— Яков, не начинай с шоколада — ты выпьешь его потом.
— А я уже выпил. Думал, бульон. То-то смотрю — он какой-то сладкий! И — коричневый почему-то…
— Папа, отчего ты не ешь миндальный торт? Мама положила тебе такой аппетитный кусок!
— Батюшки, я нечаянно посолил его! Страшно невкусно получилось… Я думал: котлета, а Юзефа всегда забывает посолить…
Очень часто папа не остается после этого ночевать дома — он вырвался только на полчаса и спешит к своим больным. Но все-таки он приехал, хоть на считанные минуты, и это чудесно!
— Ну до свидания! — прощается папа с нами. — Знаменитый был торт… миндальный, что ли? — говорит он, забыв, что только что посолил его. Вряд ли торт стал от этого вкуснее.
Вот как радостно я всю жизнь помню день своего рождения.
Я даже не всем рассказываю об этом — ведь у очень многих людей нет таких чудесных воспоминаний. И потому мне так странно и грустно слышать, каким бессмысленным мучительством отравлен для Тани и Мани день их рождения!
Примерно недели за две до этого дня мадам Бурдес начинает по многу раз в день в разговоре давать зловещие обещания и клятвы:
— В этом году — клянусь! — никаких дурацких праздников у меня в доме не будет!
И Жозька злобно поддакивает:
— Никаких дурацких дней рождения!
О чем же девочки пришли просить меня?
— Поговорите с мамой — пусть она позволит нам справлять день рождения!
Конечно, их отец изо всех сил старается ввести в разум свою свирепую супругу, но ему очень трудно: он должен уговорить ее не только разрешить празднование, но еще и не присутствовать на нем самой, уйти на весь вечер к родным да еще увести с собой своего любимого Жозеньку. Все это — достаточно трудное дело; неизвестно, удастся ли это бедняге Чериковеру… Его поддерживает сестра, тетя Соня, как называют ее девочки, но эту бедную родню — какую-то Чериковер! — мадам Софья не ставит ни во что. Что же тут могу поделать я?
— Мама вас очень уважает! — говорит Таня. — Она говорит — сам дядя Ромуальд сказал вам: «извиняюсь»…
Папа, видно, прав: такие люди, как мадам Бурдес и ее брат, уважают только тех, кто дает им отпор.
Сам Бурдес-Чериковер, вовсе не уверенный, конечно, в том, что Зосю удастся уговорить, втихомолку успокаивает изнервничавшихся девочек. Пусть девочки, говорит он, смело зовут гостей на 14-е, пусть приглашают своих подружек и знакомых. Он дает девочкам денег — пусть заранее закупят все для угощения. Он, их папа, обещает: вечер состоится.