— Послушай меня, Надюшка. Твоему сыну уже девятнадцать, и он взрослый мужчина, имеющий право на собственный выбор. Теперь, когда ты ему отдала всё, что было в твоих силах, пора подумать и о себе. Нам обоим уже сорок, и мне надоело прятаться по углам и встречаться с тобой урывками. Я ждал тебя долгих десять лет, потому что люблю и потому что в моём сердце живёт надежда, что когда-нибудь я смогу открыто назвать тебя своей.
— Прости меня, Руслан, но в моём сердце есть место только для одного мужчины, и я никогда от тебя этого не скрывала, — повторила она. Густо-серые глаза Надежды встретились со светло-голубыми — Руслана, и его сердце забилось болезненно и часто. — Я не могу стать твоей женой. Если хочешь, давай оставим всё, как есть, если нет — твоё право. Может, когда-нибудь я смогу ответить тебе иначе, но сейчас это не в моих силах.
— Ты необыкновенная женщина, — Руслан жарко прижался к руке Надежды губами. — За такую, как ты, не жалко и умереть. Пусть будет так, как ты хочешь. Я согласен ждать тебя всю жизнь, и мне не нужно ничего иного.
* * *
В клубе было многолюдно и страшно душно. Спёртый воздух, поднимавшийся от старых, проржавевших труб отопления, наполнял подвальное помещение тёплой сыростью, почти осязаемой наощупь. Облупившаяся кое-где краска стен топорщилась острыми колючими краями, и в том месте, где эти края расслаивались, было хорошо видно, что помещение красили уже не раз и что добросовестные труженики домоуправления, в чьём подчинении находилась эта старенькая пятиэтажка, особенно не утруждали себя лишней эстетикой. Взяв имеющуюся в наличии краску, они накладывали один слой поверх другого. Под самым потолком тоже шли трубы, обмотанные не то утеплителем, не то какой-то изоляционной лентой, из-под которой иногда срывались и падали на пол крупные капли воды.
Официальным клубом подвал стал не так давно, года два или три назад. До этого времени там хранился разнообразный дворницкий инвентарь, какие-то старые, полусгнившие доски, отколотые куски шифера, спревшие рулоны негодного линолеума и прочая дребедень, про которую легче забыть, чем угрохать не один день, чтобы перенести всё это на помойку.
Когда подвал закрыли, ребята, собиравшиеся здесь почти каждый день, расстроились. Никто не знал, что здесь теперь будет. Но ровно через три недели над козырьком старенького подвала появилась гордая вывеска «Клуб Прометей», и сердца ребят возликовали. Неизвестно, по чьей инициативе произошли подобные метаморфозы, и ещё непонятнее, отчего клуб самодеятельной песни и игры на гитаре решили назвать именем Прометея, но это было, в сущности, не так уж и важно, главное, теперь у компании появилось официальное место для встреч, куда можно приходить в любое время, не опасаясь изгнания из родных пенатов самым позорным образом.