— Хорошо, я приду.
— Прошу прощения, но в повестке сказано «незамедлительно», — настойчиво повторил он. — Мне предписано сопроводить вас до места.
— Ну что ж, — я обменялась многозначительным взглядом с секретарём, — раз так предписано, то идёмте.
До охранного отделения было недалеко, поэтому мы отправились туда пешком. Точнее сказать, отправилась туда я, а посыльный шёл за мной следом, неизменно поддерживая дистанцию ровно в три шага. Я это пару раз проверяла, то начиная двигаться со скоростью черепахи, то пускаясь почти бегом.
В охранке меня проводили в небольшой, но аккуратный кабинет, обставленный сугубо функциональной мебелью без малейших излишеств. Единственным украшением этой комнаты можно было бы назвать оригинальную чернильницу, выполненную в форме изысканного цветка, с сосудом для чернил, изображающим бутон. Я пригляделась, склонив голову набок. Прямой бронзовый стебель вместе с «бутоном» немного походили на трубку.
Пока я разглядывала чернильницу, застывший на пороге чиновник с не меньшим вниманием разглядывал меня. Я спиной чувствовала его присутствие, но виду не подавала, и даже вздрогнула, якобы от неожиданности, когда он заговорил. Почему бы не сделать человеку приятное?
— Абигайль Аткинсон? Беседчица из недельника «Торнсайдские хроники?» — бесцветным голосом спросил он.
Вздрогнув, я обернулась.
— Да, это я.
Чиновник неспешно прошёл на своё рабочее место за столом. Я осталась сидеть, где была, то есть на стуле для посетителей, напротив него. Чиновник был на вид человеком невзрачным — средний рост, стандартная одежда, незапоминающиеся черты лица, невыразительные глаза. Словом, усреднённый эдакий человек. Такой же бесцветный, как и эта комната. Вот только любопытно, был ли в нём какой-нибудь неожиданный и оригинальный штрих, аналогичный столь запоминающейся чернильнице?
— Вы догадываетесь, почему мы вас сюда пригласили? — осведомился чиновник ровным, обычным, ничем не запоминающимся голосом.
— Не имею ни малейшего представления, — почти честно ответила я, изобразив при этом на лице всю гражданскую сознательность, на какую была способна.
— Надо же, — без малейшего удивления в голосе произнёс он, заглядывая в какие-то бумаги.
Я молча ждала, изображая скромную почтительность. В своё время Люк тщательно проинструктировал меня на предмет того, как следует себя вести на подобных беседах. На всякий случай. Вот и пригодилось.
— Вы являетесь автором статей о странствующих артистах, менестрелях, восточных шаманах, коллекционерах оружия и продажных женщинах? — спросил он тоном прокурора, перечисляющего грехи обвиняемого на Страшном суде.