Нора танцевала с Квинном.
— А об отце ты что думаешь? — спросил я.
Гилберт пожал плечами.
— Я его не видел с самого детства. Насчет него у меня есть одна теория, но это, в основном, догадки. Главное… главное, знать бы наверняка — импотент он или нет?
Я сказал:
— Сегодня в Аллентауне он пытался покончить с собой.
— Нет!
Дороти вскрикнула так пронзительно, что Квинн с Норой прекратили танцевать, а она сама повернулась, резко подалась к брату и не менее резко спросила:
— Где Крис?
Гилберт посмотрел на нее, потом на меня, потом снова на нее.
— Не будь дурой, — холодно произнес он. — Он с этой своей девицей, с этой Фентон.
Не похоже было, чтобы она ему поверила.
— Ревнует, — пояснил он. — Тот самый сдвиг на почве матери.
Я спросил:
— Кто-нибудь из вас видел когда-нибудь этого Виктора Роузуотера, у которого с отцом были неприятности в ту пору, когда мы с вами познакомились?
Дороти покачала головой. Гилберт сказал:
— Нет. А что?
— Да так, мысль одна. Я тоже его никогда не видел, но мне дали его описание. Так вот, под это описание, с очень небольшими изменениями, вполне подходит ваш Крис Йоргенсен.
Вечером мы с Норой отправились в Радио-сити, на премьеру мюзик-холла, просидели час, решили, что с нас хватит, и ушли.
— И куда? — спросила Нора.
— Все едино. Может, поищем эту самую «Чугунную Чушку», про которую говорил Морелли? Стадси Бэрк тебе понравится. Когда-то он был взломщиком сейфов. Утверждает, будто взломал сейф в хагертаунской тюрьме, когда сидел там тридцать дней за мелкое хулиганство.
— Давай.
Мы отправились на Сорок Девятую улицу и, расспросив двух таксистов, двух разносчиков газет и полицейского, нашли это заведение. Швейцар сказал, что не знает никаких Бэрков, но пойдет спросит. К дверям подошел Стадси.
— Здорово, Ник! — сказал он. — Заходите.
Он был крепкого сложения, среднего роста. За последнее время растолстел, но нисколько не обрюзг. Ему было, скорей всего, около пятидесяти, но выглядел он на десять лет моложе. Лицо у него было широкое, симпатично-уродливое, все в оспинах, волосы — какие сохранились — какого-то неопределенного цвета. Однако, даже и с лысиной, лоб его никому не мог показаться высоким.
Я пожал ему руку и представил Норе.
— Жена, — сказал он. — Подумать только. Ей-богу, или мы будем драться, или пить шампанское.
Я сказал, что драться не будем, и мы вошли внутрь. Вид у заведения был затрапезный, но уютный. Был час затишья, и в зале сидело только три посетителя. Мы уселись за столик в углу, и Стадси дал официанту предельно четкие указания, какую именно бутылку принести. Затем он внимательно посмотрел на меня и кивнул.