Нора договорилась пойти поиграть в бридж после обеда, я же направился к Гилду, с которым несколько раньше поговорил по телефону.
— Значит, ложная тревога? — спросил я после того, как мы обменялись рукопожатиями и уселись в кресла.
— Вот именно. Это такой же Винант, как я. Вы же понимаете, как это получается: мы сообщаем филадельфийской полиции, что он оттуда послал телеграмму, и даем приметы, и теперь всю неделю для половины штата Пенсильвания каждый тощий бакенбардист — непременно Винант. Нашего зовут Барлоу, он безработный плотник, насколько мы смогли выяснить. Его подстрелил черномазый, который хотел его ограбить. Пока еще он не может много говорить.
— А не могли его подстрелить по ошибке — по той же ошибке, которую сделала аллентаунская полиция?
— То есть, приняв за Винанта. Очень возможно — если это нам что-то дает. Дает?
Я ответил, что не знаю.
— Маколей вам сообщил о письме, которое получил от Винанта?
— Он не сказал мне, что в нем.
Сказал я. Сказал и о Роузуотере, что знал.
— Вот это интересно, — сказал он.
Я рассказал о письме, которое Винант послал сестре.
— Обширная переписка, да?
— Я тоже обратил внимание. — Я сказал ему, что описание Виктора Роузуотера с небольшими изменениями подошло бы и Кристиану Йоргенсену.
Он сказал:
— Да, послушать вас не вредно. Продолжайте, продолжайте, не обращайте на меня внимания.
Я сказал ему, что это все. Он откинулся в кресле и вперил свои бледно-серые глаза в потолок.
— Тут есть над чем поработать, — изрек он наконец.
— Этого парня в Аллентауне подстрелили из тридцатидвушки?
Гилд с любопытством посмотрел на меня, потом покачал головой.
— Из сорокчетверки. Есть идеи?
— Нет. Просто мысленно прокручиваю ситуацию.
Он сказал:
— Понятно, — снова откинулся и уставился в потолок. Когда он заговорил, было похоже, что он думает о чем-то другом. — Это алиби Маколея, о котором вы говорили, — оно вполне прочное. Он тогда опоздал на встречу с Винантом, и мы определенно знаем, что он был тогда в конторе у человека по фамилии Германн с пяти до двадцати минут четвертого, то есть в интересующее нас время.
— Почему пять минут четвертого?
— Ну да, вы же не знаете… Мы нашли человека по фамилии Каресс — у него химчистка и покраска на Первой Авеню. Так вот, этот Каресс звонил ей в пять минут четвертого — узнать, не будет ли заказов. Она сказала, что не будет, что она собирается уехать. Таким образом, время сужается — от трех часов пяти минут до трех двадцати. Вы действительно подозреваете Маколея?
— Я всех подозреваю, — сказал я. — Где от трех пяти до трех двадцати были вы?