За этим заявлением последовало короткое молчание.
— А ты хладнокровный ублюдок, да? — наконец прошипел голос. — И не я здесь вор!
Молодой, подумал Гидеон. Очень молодой и боится. Ему хорошо знакома мальчишеская привычка прятать за бравадой страх. Достаточно часто приходилось слышать это на борту «Стойкого» — нарочитое понижение голоса, скрывающее дрожь, и эта осиплость, когда слова проталкиваются сквозь ком ужаса, засевший в горле.
«Боюсь? Кто, я, кэп? Да ни в жисть».
Но они боялись. У себя на корабле он не терпел дураков.
Парнишка позади него явно в бегах, думал провести ночь на куче соломы. Лучше поскорее осадить его, пока он не сотворит что-то такое, о чем пожалеют оба.
Гидеон перенес вес на здоровую ногу, развернулся, одной рукой отбил в сторону дуло ружья, а вторую сжал в кулак и отвел для удара.
Луч лунного света прорезался в открытые двери, и в долю секунды он увидел штаны, грудь и длинную косу.
Женщина.
Инстинкт заставил его отдернуть кулак, прежде чем он соприкоснулся с плотью. Все добрые дела наказуемы, а наказание Гидеона за это глупое рыцарство было быстрым, болезненным и унизительным. Он согнулся пополам, когда получил в живот прикладом ружья, взвыл, когда острое колено заехало ему по носу, и провалился в черноту, когда что-то твердое с резким «буме» отскочило от его головы.
— Он мертв, да? Мы убили его?
Уиннифред наклонилась над своей подругой Лилли, а та, в свою очередь, склонилась над мужчиной, которого они только что оглушили. Поскольку их хитрость удалась замечательно, она не могла не испытывать чуточку самодовольства наряду с облегчением и остатками смертельного ужаса. Он должен был оставаться в доме, паршивый ворюга, а он заявился в конюшню за лошадьми.
— Потому что если убили, нам придется по-быстрому спрятать тело. Вдруг кто-нибудь придет искать его?
— Тогда они, без сомнения, удивятся, как его лошадь оказалась в конюшне. — Лилли присела на корточки перед распростертым мужчиной. — И убили его не мы. Это я ударила его сковородкой, а ты просто немножко пнула.
— Обязательно попрошу викария не забыть отметить это различие на наших с тобой похоронах. Повешенным убийцам ведь дозволяются похороны?
— Если повезет, мы этого никогда не узнаем. Он еще дышит.
— О…
Уиннифред скорее почувствовала, чем увидела взгляд подруги.
— Твое уважение к святости человеческой жизни весьма трогательно.
— Ну, это же ты стукнула его по голове, — напомнила Уиннифред. — Кроме того, мертвое тело легче спрятать, чем живое… Может, свяжем его, как думаешь?
— Пожалуй. Сюртук его на ощупь… довольно дорогой.