— Должно быть, это безумный розыгрыш? — ошеломленно сказала она.
— Это не розыгрыш, — с улыбкой ответил Суворов. — Как и вы, они гости КГБ.
— У меня дипломатический иммунитет, — сказала она. — Я требую освобождения.
— Здесь, на борту „Леонида Андреева“, вы никто, — равнодушно сказал Суворов.
— Когда мое правительство узнает…
— Не узнает, — перебил он. — Когда корабль уйдет с Ямайки обратно в Майами, капитан Покофский с глубочайшим сожалением и сочувствием сообщит, что конгрессмен Лорен Смит упала за борт и считается утонувшей.
Лорен ощутила обессиливающую беспомощность.
— А что будет с Мораном и Ларимером?
— Я отвезу их в Россию.
— А меня убьете.
Это был не вопрос, а утверждение.
— Они важные члены вашего правительства. Их знания могут оказаться очень ценными, когда мы убедим их поделиться с нами. А вы, как ни жаль говорить это, не стоите такого риска.
Лорен едва не сказала „как член комитета по вооружениям, я знаю не меньше, чем они“, но вовремя разглядела ловушку и промолчала.
Суворов прищурился. Он протянул руку, вырвал у нее платье и небрежно выбросил за дверь.
— Вы красивы, — сказал он. — Возможно, если мы поторгуемся, я смогу и вас взять с собой в Москву.
— Самая жалкая уловка в мире, — презрительно ответила Лорен. — Вы неоригинальны.
Он шагнул вперед и ударил ее по лицу. Она отшатнулась к стальной переборке и опустилась на колени, глядя на него; в глазах ее были страх и отвращение.
Он схватил Лорен за волосы и запрокинул ей голову. Всякие намеки на вежливость исчезли из его голоса.
— Мне всегда было интересно, каково это — переспать с высокопоставленной капиталистической сукой.
В ответ Лорен цапнула его между ног и сдавила изо всех сил.
Суворов завопил от боли и ударил ее кулаком в скулу, прямо под глазом. Лорен отлетела в угол, а Суворов встал и, как обезумевшее животное, метался по крошечной камере, пока боль немного не утихла. Потом схватил Лорен и грубо бросил на койку.
Наклонившись над ней, он рвал ее белье.
— Сука! — рычал он. — Я заставлю тебя молить о быстрой смерти!
Слезы боли хлынули из глаз Лорен, она была на грани обморока. Сквозь туман боли она смутно видела, как Суворов медленно снимает ремень и наворачивает на руку, оставляя пряжку свисать. Он пыталась напружинить мышцы, готовясь к удару, когда он занес руку, но была слишком слаба.
Неожиданно у Суворова словно выросла третья рука. Она поднялась над его правым плечом и обхватила горло. Ремень упал на пол, тело Суворова напряглось.
На лице Суворова появилось сначала удивление, потом ужас: он понял, что происходит, — потом боль: его дыхательное горло безжалостно сдавливали и рвали. Он сопротивлялся безжалостному давлению, метался по камере, но рука оставалась на месте. В неожиданном приступе ясности он понял, что он никогда не почувствует, как это давление ослабнет. От ужаса и недостатка кислорода его лицо перекосилось, стало багрово-синим. Легкие пытались ловить воздух, руки метались в лихорадочном безумии.