— Благодарение аллаху за явленную милость — за то, что привелось мне припасть к стопам покровителя и защитника моего, прославленнейшего ишана, известного щедротами своими.
— Так говори же, хаджи… — снова заторопил гостя шейх. Это было против обыкновения и потому страшило ювелира. — Что нового в городе? Какие вести среди торговых людей?
— Этой ночью, мой пир, — решился заговорить о своем Салахиддин-заргар, — ко мне в дом пришли нукеры… и увели с собой сына моего единственного… мавляну Мухиддина. Он еще не вернулся, мой пир.
Шейх тонко улыбнулся.
— Видно, понравился повелителю, раз не вернулся.
— Мой пир!
— Или, может, тут другая причина? Может, твой непостоянный сын при встрече с нечестивцем Али Кушчи в дворцовом зиндане забыл про то, в чем каялся здесь, в сем доме?
— Этого не могло случиться! Раскаянье сына у ног ваших было чистосердечным и полным!
— Чистосердечным и полным?! — вдруг вмешался ишан Ахрар. Его глаза гневно засверкали. — Когда можно было ему верить, сыну твоему, богохульнику?.. Да, да, богохульнику, ибо иначе нельзя назвать человека, простирающего сомнения свои до того, чтобы усомниться во всемогуществе творца всего сущего. Сын твой хотел проникнуть мысленным взором в таинственное царство вседержителя и всесоздателя… Почему же ныне он, любимый ученик султана-вероотступника, отказался от заветов своего учителя, как ты говоришь?
Хаджи Салахиддина охватил ужас. Только каяться, снова и снова каяться — лишь в этом было спасение.
— Безгрешен один аллах, — пробормотал он. — Простите, простите неразумного, заблудшего раба божьего!
— «Заблудшего, неразумного»! — передразнил его Ахрар, раздувая ноздри. — Я хорошо знаю тебя, ювелир! Хорошо знаю… Теперь ты уверяешь нас, что во всем раскаиваешься, а откуда пришло к тебе богатство, если не из щедрых рук вероотступника, покровителя твоего?
— Мой пир, покорность и преданность слуги вашего могут подтвердить многие… да и очевидна она…
— Ты не спорь, а лучше молись о спасении души сына!.. А о милосердии проси господа, только господа… Участь всех, кто пытался усомниться в могуществе творца, кто стремился совращать правоверных с пути истинного, участь всех нечестивцев будет столь же плачевной, как и твоего грешника сына! Всевышний не забывает про мщение тому, кто возгордился!..
Салахиддин повалился в ноги, коснулся лбом ковра. Ужас словно обручем сдавливал голову, язык не слушался, но молча старик кричал только одно: «Не лишай милосердия своего, аллах, пощади!»
— Иналлахо маассобирин… Аллах с теми, кто терпелив… — Это произнес уже шейх Низамиддин Хомуш. — Будь терпелив, хаджи Салахиддин!