И с этими словами оборотился к дверям, кивнул. Двери распахнулись, вошел какой-то незнакомый воин, неся на вытянутых руках большое золотое блюдо, сверху накрытое белой скатертью.
Эмир Джандар взял это блюдо из рук воина, протянул шах-заде.
— Вкусите, и вы избавитесь от всех своих недугов!
Шах-заде приподнял скатерть и… закричал в ужасе: собственная его голова, окровавленная, с ощерившейся, навеки замершей улыбкой, смотрела на него… Шах-заде выбил блюдо из рук эмира, и голова покатилась по полу, оставляя за собою кровавый след.
Истошным воплем прервался сон Абдул-Латифа.
Из соседней комнаты, где музыканты настраивали чанги[78] и сетары, прибежали на крик сарайбон и слуга.
Они увидели шах-заде, обнявшего левой рукой колонну айвана, а правой сжимавшего рукоять обнаженной сабли. Шах-заде раскачивался, как пьяный, грозя вывалиться через перила. Глаза его дико блуждали. Сарайбон и слуга так и застыли у входа на айван.
— Что… что случилось, повелитель?
Голос дворецкого словно отрезвил шах-заде. «Сон… Это был сон», — наконец понял он и сразу как-то обмяк, оторвался от колонны и, сделав шаг навстречу слугам, закрыл глаза. И тотчас зловещее видение вновь предстало взору — ощерившаяся голова на золотом блюде опять уставилась на него, — и шах-заде в ярости почти полного безумия замахал саблей, наступая на прибежавших. Сарайбон и прислужник, пятясь, отступили внутрь комнаты. Шах-заде вошел туда следом, все еще бессмысленно размахивая саблей. Музыканты и певицы, что стояли у противоположных дверей, кинулись наутек, вниз, на первый этаж; девушки-рабыни замерли в ужасе, и лишь одна, совсем молоденькая, жавшаяся к своим товаркам, закричала в голос, кинулась было бежать, запуталась в шелковой занавеси и закричала еще громче.
Этот крик привел шах-заде в себя.
Он сделал шаг назад к выходу на айван. Опустил саблю.
— Вон, вон отсюда! — гаркнул он. — Все убирайтесь! Вон из дворца!
Полуобнаженные невольницы вспугнутыми ланями выскочили из комнаты, их туфельки стремительно простучали по мраморной лестнице.
Шах-заде отвел глаза. «И там голые, и здесь голые. Сон ли это был? Кончился он или нет?.. Прости, прости своего бедного, несчастного раба, всевышний!»
Он остался один. Вложил саблю в ножны. Оглядел еще раз опустевшую комнату.
«Благодарение создателю, то был сон! Сон!.. Эта окровавленная голова… как она покатилась по полу!.. О, аллах, какие же еще беды уготовила мне судьба?.. Судьба?»
Это слово напомнило ему о гороскопе.
«А где этот Али Кушчи? Мы же уговорились продолжить наш разговор».
Шах-заде хлопнул в ладоши. В дверях возникла фигура сарайбона.