— Ириша, ты что-то посинела. Холодно, родная? Господа, обещаю, сейчас эти облака разлетятся, как шары на бильярдном столе, и настанет восхитительный день. Будем загорать, ловить русалок на спиннинг Феликса, неуемно поглощать прохладительные напитки… Напомни, Робер, как по-французски «прекрасная погода»? А-а, помню — иль фэ трэбо.
— Ожюрдюи иль фэ дю ван… — гортанный женский голос, похожий на голос Патриции Каас.
— Прости, дорогая Николь?
— Сегодня ветер, — хохотнул с акцентом мужчина. — Как это у вас говорят… не претворять желаемое за действительное…
— Ольга, ваш сын долго спит, может, послать за ним Герду? Сколько можно, в конце концов? Уже почти одиннадцать, он проспит все на свете.
— Ничего, Ирина, пусть поспит, он так устал на этой неделе…
— Да уж, Ксюша, ваш жених умеет дать храпака. А у меня такое, к сожалению, не получается. Силы уже не те, знаете ли. Сплю от силы шесть часов, встаю — и сразу за компьютер, высасываю идеи из пальца…
— Какой вы работящий у нас, Феликс. А ваш Данила скоро женится? Сколько ему уже — двадцать пять — двадцать шесть?
— Рассмешили, Ольга Андреевна, — басисто хохотал обладатель имени Феликс. — Мой обалдуй — ходячий анекдот: он не такой дурак, чтобы жениться на той дурре, которая согласится выйти за него замуж. Зачем ему эти заморочки? Папа кормит, недостатка в женском внимании не испытывает, приводит их даже в мое присутствие… Признайтесь, Ксения, когда над вами с Николаем совершат безжалостный акт бракосочетания?
— Скоро, Феликс, не волнуйтесь. В середине августа мы уже будем препираться на одном из островов Мальдивского архипелага — если, конечно, не передумаем проводить там свой медовый отпуск…
Турецкий выплыл из тумана — то ли сам перешел палубу, то ли палуба под ним передвинулась. Люди оборвали беседу, изумленно на него уставились…
— Ептыть… — глубокомысленно произнес полный господин, развалившийся в широком шезлонге.
Короткое слово как нельзя лучше характеризовало ситуацию. Турецкий попытался улыбнуться — попытка с треском провалилась.
— Вы, сударь, словно снег, — неуверенно произнес тот же самый господин, — идете и лежите одновременно.
Турецкий ткнулся коленом в свободный шезлонг, опустился на хрустящее полотно. Очень вовремя он присел — еще мгновение, и стал бы медвежьей шкурой посреди палубы, о которую приятно вытирать ноги. Люди выбирались из ступора, переглядывались, недоуменно пожимали плечами. Многие смотрели на господина в цветастой гавайской рубахе — видимо, этот господин распоряжался на яхте количеством (и качеством) гостей.