— А меня не пригласили.
— Вас приглашали, Феликс, — возразил Манцевич, — но вам приспичило на той неделе убраться в Лондон, на встречу с туманами, и вы впоследствии долго извинялись перед Игорем Максимовичем, что не смогли подкорректировать свой график.
— Ну, я же не виноват, что мои произведения хотели издать в «Саймон и Ко», — развел руками Феликс. — Написали приглашение, пришлось бросить все свои дела…
— Раз уж вы здесь, господа, — кашлянул Турецкий, покосившись на тело, про которое, кажется, забыли, — давайте сразу уясним, где вы находились вчера вечером, и не стали ли свидетелем чего-то необычного.
— Вы собираетесь нас допрашивать? — насторожился Манцевич.
— И очень кровожадно, — кивнул Турецкий. — А с жалобой обратитесь к Голицыну, хотя весьма сомневаюсь, что он предоставит вам иммунитет. Думаете, мне доставляет огромное удовольствие вас допрашивать?
— Смешно, — хрюкнул Феликс. — Всю жизнь выдумывал детективные истории, и вот, наконец-то, стал подозреваемым. Замечательно! Эту историю я обязательно где-нибудь отражу — изменю, конечно, имена, кое-какие обстоятельства. Эта идея не кажется такой уж затертой?
— Вот видите, как удачно для вас складывается, Феликс. Не нужно напрягаться, выдумывать сюжет, не спать ночами, ломая голову. Кстати, вы хорошо спали вчера ночью?
— М-м… средненько. Не так хорошо, как хотелось бы, но и не так плохо, как могло бы быть. Ладно, детектив, давайте вспомним. Без четверти двенадцать яхта отдала концы… я имею, в виду, пустилась в свое драматическое плавание. Мы посидели минут пятнадцать в кают-компании… кто же был при этом? Ах, да, Игорь Максимович, Робер с Николь, ваш покорный слуга, заглянули Николай с Ксенией — и быстро убежали. Пришла Ольга Андреевна — у нее, кстати, было прекрасное настроение, поблагодарила за приглашение, извинилась за Ивана Максимовича, который лег спать, потому что у него голова болела… Ничего необычного. Посидели, отправились спать, договорившись встретиться утром на верхней палубе. Я спустился к каютам через подсобки и камбуз, на минутку выглянул на улицу… О! — Феликс поднял указательный палец. — На левом борту я заметил Николая и Ксению, они о чем-то беседовали. Мне показалось, что беседа носит напряженный характер. Слов не слышал, но Ксения энергично что-то выговаривала Николаю. Я человек скромный, в чужие дела не лезу, быстренько удалился. Когда входил в свою каюту, видел, как с другого конца палубы в коридор вошли Робер и Николь. Николь смеялась, Робер брюзжал. В языке Дюма и Мопассана я, увы, не силен. Видимо, они спустились по наружной лестнице у бака. Охота же им ноги ломать… Вот и все, детектив. Уснул, проснулся, несколько раз вставал хлебнуть водички — из каюты не выходил, — проворочался минут пятнадцать, что довольно неплохой результат в сравнении с еженощной пыткой, отлетел в объятия Морфея, до утра не просыпался. В начале десятого поднялся на камбуз, обсудили с Гердой меню на день грядущий, развалился на палубе, где уже сидел Манцевич. Вскоре потянулись остальные. Предвосхищаю второй вопрос: нет, в их поведении я не заметил ничего странного. Хотя все они на что-то жаловались. Робер сокрушался, как можно делать деньги без рекламы? Голицын пошутил, что без рекламы делать деньги можно, но способен на это только монетный двор. Николь не понравилась погода, а утро действительно выдалось ветреным. Ирине — прогноз на последующие дни: она услышала где-то по радио, что нас ожидают бури, грозы, шторма, цунами и гигантские блуждающие волны. Голицын уверил, что она слушает не то радио. По его агентурным сведениям, все будет нормально. Ксения жаловалась на легкую простуду. Ольга Андреевна — на слезящиеся глаза, из-за чего она даже в отсутствие солнца вынуждена носить черные очки. Лаврушин-старший — на склонность к перепадам внутричерепного давления. Герда принесла напитки, жаловаться перестали, начали хихикать, обсуждать Николая, который спит, как хорек, и может проспать весь круиз…