Он провалился в оцепенение, из которого его вывел недовольный голос Манцевича:
— Идете, Турецкий? А то смотрите, могу закрыть по забывчивости. Через час встретитесь с Николаем.
Он выбрался из задумчивости. Матросы уже удалились. Турецкий вышел, пригнув голову. Манцевич хлопнул дверью, покосился на него без всякого почтения.
— Работайте, Турецкий, солнце еще высоко…
Он терялся в догадках — что тут можно сделать? Часть пассажиров относится к тебе с недоверием, часть с иронией, другим он откровенно не нравится (и правильно, между прочим, делает). Он стоял в полутемном закутке между двумя трапами, чувствовал, как возвращается мерзкое состояние. Видимо, вторая волна… Он подавил в себе желание мгновенно выбежать на улицу, вылить в море все, что съел, прислушался к гулу, исходящему из машинного отделения, начал осторожно туда спускаться.
Работал генератор, исторгая утробный гул и специфическую вонь мазута. В килевой части судна царил полумрак. Перемещались тяжелые поршни, из чего можно было заключить, что судно не стоит на месте, а куда-то, все же, плывет. Работал кривошип, нервно подрагивали дисковые манометры с нервными стрелками. Из-за ящика с электрическим оборудованием высунулся матрос Глотов — он уже приступил к своим обязанностям, что-то подкручивал в невообразимой груде металла. Вопросительно глянул на Турецкого. Тот предупредил жестом: все в порядке, просто любопытная Варвара заглянула на минутку. Присутствие постороннего Глотову не понравилось, он что-то проворчал под нос, вытер руки о масляную ветошь, отвернулся, открыл пластмассовый саквояж для слесарного инструмента.
Разговаривать в этом грохоте не хотелось совершенно. Он удалился из машинного отделения, отложив это удовольствие на неопределенное будущее.
Глотнув свежего воздуха, он вернулся в закрытую часть нижней палубы.
На вкрадчивый стук никто не отозвался. Стучать громче было неприлично. Он толкнул дверь.
— Прошу прощения, вы позволите?
Вошел, осуществляя беглый «мониторинг» помещения. Просторная каюта, большая кровать, тумбочка рядом с кроватью, на тумбочке сферический стеклянный светильник с нанесенными бледными красками очертаниями материков и океанов. Светильник-глобус, и чего только не выдумают… В каюте остро пахло лекарством — сердечными каплями на спирту. Запах горя (хорошо, что не смерти). На кровати под махровым полотенцем размером с простыню кто-то лежал. Турецкий в нерешительности помялся. Женщина — судя по скрюченности. Их излюбленная поза — на боку, поджав колени к подбородку — когда им холодно, страшно, одиноко, больно на душе…