— Он способен на убийство?
— Снова пошло, — поморщился Феликс. — Вы просто не врубаетесь в ситуацию, Александр Борисович. Манцевич способен на все, но у него есть голова на плечах. Допустим, появился у него мотив для ликвидации паренька, но зачем это делать на судне, на котором ты плывешь? Альберт провел бы акцию так, что комар носа не подточит. Грубость — не его стиль. Не желаете пропустить по стаканчику, Александр Борисович? Сдается мне, что сейчас в кают-компании не очень многолюдно.
— Вы не представляете, как желаю, — простодушно признался Турецкий. — Может, через полчасика?
Атмосфера на яхте, застрявшей в тридцати милях от берега, начинала сгущаться. Не происходило ровным счетом ничего, но уверенность, что события уже выстраиваются в очередь, не покидала. Он постучался, как приличный человек, ему не ответили, он толкнул дверь, вошел, не без опаски покосился на кружевной черный лифчик, непринужденно наброшенный на стул, на недоеденные орешки, чипсы, алюминиевые банки в широком ассортименте, естественно вписанную в интерьер пепельницу, доверху набитую окурками. Но духа притона здесь как-то не чувствовалось — воздух насыщали индийские благовония — не так давно здесь жгли ароматические палочки. Наброшенная на кровать накидка вызывающе пестрой раскраски наводила на мысль о тантрическом сексе.
Впечатление усилилось, когда отворилась дверь в санузел, и под шум сливного бачка вышла худощавая женщина с сигаретой во рту. Из одежды на ней были только узенькие плавки и амулет на шее, изображающий круг в круге.
— О, — сказала женщина с сильным акцентом, удивленно приподнимая ресницы. — Суайе ле бьенвеню? Добро пожаловать, месье. Какая приятная неожиданность!
— Ради бога, простите, Николь, — ахнул Турецкий, поворачиваясь на сто восемьдесят через левое плечо. — Я стучался, но никто не ответил, мне так неудобно…
Он простоял, отвернувшись, порядка минуты — то есть время вполне достаточное для того, чтобы женщина что-нибудь на себя накинула. Осторожно повернулся, посмотрел одним глазом. Картина не менялась. Женщина стояла напротив него и с любопытством смотрела. Как будто это он был голый.
— Салю, — сказала Николь.
— Бонсуар, — согласился он.
Турецкий снова отвернулся. Стоял, ждал.
— Вы такой странный, — вынесла закономерный вердикт француженка.
Он повернулся и стал смотреть в ее глаза. В них светились искренний вопрос и непонимание.
— Я странный? — уточнил Турецкий.
— Конечно, вы, — уверила женщина. — Вы пришли сюда, наверное, не для того, чтобы отвернуться и молчать?
— Вы… не хотите одеться?