Вялая перепалка продолжалась, но Турецкий потерял к ней интерес. Он ушел в тень, задумчиво смотрел на людей. Какой-то дисбаланс в соотношении сил… Ну, точно! Ни одной женщины на корме, кроме пострадавшей Ольги Андреевны.
Пора разбираться. Он взлетел по трапу на нижнюю палубу — опережая всех остальных. Каюта французов была не заперта. Он постучал — чисто для блезира, распахнул дверь.
— Прошу прощения, мадемуазель…
Первая мысль, что еще одна сошла с трассы. Николь в миниатюрных трусиках и очень непрактичном топике лежала, раскинув ноги, посреди кровати. Голова заброшена, взор неподвижен. Он машинально бросился ее осматривать — не похоти ради. На теле ни синяков, ни крови, и это хорошо, тело человека достаточно нежное, чтобы совать в него всякие металлические предметы. Зато на тумбочке красовалась пустая бутылка из-под джина, на полу валялись осколки разбитого бокала. Удушливый запах стелился по каюте — алкоголя и не только. Такую вонь не вывести индийскими благовониями. Он бы затруднился дать природу потребляемого вещества, с этим вопросом лучше обратиться к опытному офицеру из службы наркоконтроля. Он потряс француженку. Реакция последовала будь здоров. Той не понравилось, что ее вытряхнули из нирваны. Резкий подъем, переворот — и вот уже осоловевшая от пьянки, наркоты и безделья баба сидела на кровати, таращась распахнутыми до упора глазами в пространство. Лицо ее было измазано тушью, потекшей с ресниц.
— Эй, вы в порядке?
Она неуклюже замахала руками, стала что-то лопотать, оттолкнула сыщика и вновь плюхнулась на койку. Он растерянно висел у нее над душой, поднес нос к пузырящимся губам, отпрянул с отвращением: ну, и «компот» она сегодня употребляла! Соображать она точно не могла. И вдруг дико захохотала, схватила его за шею цепкими ручонками, поволокла к себе. Он упирался коленом, вырвался, едва удержался, чтобы не хлестнуть ладонью. Не мужское это дело — отвешивать женщинам пощечины. А Николь мерзко кривлялась, гнула пальцы, исторгала рулады на языке, который даже к французскому имел посредственное отношение. Допрашивать эту шлюху было бессмысленно. И уже не важно, притворяется ли она. Все равно ничего не скажет. Он вышел из каюты, хлопнув дверью, обернулся на шум. Ольга Андреевна передвигалась самостоятельно, только Глотов поддерживал даму под локоток. Сзади наступал ей на пятки Шорохов, жался к стеночке в узком проходе Феликс. Манцевич и Лаврушин отталкивали друг друга.
Он сделал несколько шагов, постучал… и лучше бы этого не делал. Еще одна Менада — из тех, что растерзали Орфея — распахнула дверь, едва не засадив ему кулачком промеж глаз! Непонятно, что ее остановило. Посмотрела на него со всей немыслимой злобой, закуталась в простыню, добрела до кровати и рухнула.