— Не даём бить жён?
— Да неужели я без вас не знаю, что женщин не бьют? — взорвался геофизик.
Хорошо. Он, оказывается, вспыльчив. Сильно вспыльчив, коли не может сдержаться в кабинете следователя. Но вспыльчивость — ещё не мотив.
— Тогда чем же не нравится наша мораль?
— Я признался и назвал причину… Вы не верите. Так хоть сделайте вид, что поверили, как это принято среди порядочных людей!
Среди порядочных людей было так принято. Но порядочные люди, сделав такой вид, не отправляли потом человека под суд — они так и оставались порядочными. Получалось, что Вересов предлагал следователю поступить как раз непорядочно.
— Я не допускаю мимолётной ссоры, — задумчиво начал Рябинин. — Видимо, у вас раньше что-то случилось.
— Мы два года не виделись.
— Вероятно, в письмах…
Рябинин непроизвольно отвалился на спинку стула: геофизик пропал под столом, как нырнул туда, но через секунду он уже стоял во весь рост и сыпал из высоко поднятой сумки-портфеля поток писем и телеграмм… Тощая папочка уголовного дела пропала, заметённая бумажным сугробом.
— Читайте!
Но Рябинин навёл свои очки на его модную оправу. Почему ожесточился взгляд? Почему вздрагивают полированные скулы? И почему он волнуется, обидчиво волнуется там, где должен быть спокоен? Должен подобреть — ведь письма любимой.
— Читайте! — приказал Вересов.
Рябинин неуверенно выхватил взглядом кусочек: «Николай, когда же кончатся эти проклятые годы — всего-то их два, а кажется — двадцать два…».
— Мне их оставить может? В конце следствия верну…
— Пожалуйста. Убедитесь в нашей любви.
— Я не так сомневаюсь в вашей любви, как в ваших показаниях.
Специально принёс эти письма и с готовностью отдал… Письма любимой женщины добровольно следователю не отдавали. Почему же отдал Вересов? Видимо, чтобы убедить в случайности поступка.
— Вы живёте вместе?
— Нет.
— Из-за этого случая?
— Да.
— Почему же? — вслух удивился Рябинин. — Претензий она к вам не имеет, дело просит закрыть, простила…
— Это спрашивайте у неё, — устало ответил Вересов.
Устал и Рябинин. Не оттого, что допрос получился трудным. Допроса-то и не было. Было чёткое и безмолвное соглашение: обвиняемый правду не скажет — следователь об этом знает. Рябинин уставал не только от допросов; мог устать от внезапной заботы, ещё не дела, а только заботы, которая сваливалась на голову и давила на неё днём и ночью. Забота свалилась — маленькая папка с делом о хулиганстве.
— Странно, — как-то необязательно и тихо спросил геофизик, — не всё ли равно, почему я ударил?
— В случае чистосердечного признания вас можно отдать на поруки.