Токо ухватил его за рукав:
— Куда?!
Коти смутился:
— Поговорить…
— Останься, — негромко приказал старик и вышел сам.
Пурга злобно набрасывалась на ярангу. Отчаялся Токо разглядеть девчонку через завесу из пляшущих белых вихрей. И звать ее — напрасный труд: ветер, словно в бубен, колотит в крышу, обтянутую моржовой кожей. Громкий у ветра голос, грозный. К яранге Майи побежал Токо.
…Слабо теплился жирник, отбрасывая причудливую тень на стены, затянутые шкурами. Майя вошла в родную ярангу так тихо, что, если бы не собаки, испуганно заворчавшие в холодном чоттагине у входа, Токо вполне мог прозевать миг ее появления. Шла она спотыкаясь, будто в незнакомое место попала. Не разделась и даже капюшон из красной лисы не откинула, сразу побрела к расстеленной на полу оленьей шкуре. Спать, видно, захотела.
Токо тихо окликнул — она не отозвалась. Метнулся наперерез — не заметила. Тогда он встряхнул бубен перед ее затененным лицом и ловким движением сорвал капюшон. Мертвые и белые, как у вываренной рыбы, глаза уставились на отпрянувшего в ужасе старика. Потом Майя упала и завалилась на бок в позу спящей…
2
С этого дня все девушки селения, начиная с десятилетнего возраста, находились под неусыпным женским надзором. Но через месяц погибла еще одна — не помогли, стало быть, просьбы Токо, обращенные к духам. Чтобы удвоить силу молений, старик пошел на крайние меры: раньше срока посвятил в шаманы своего приемного сына Орво. Безбородое лицо юного шамана украсила священная татуировка, и сам он добровольно дал обет безбрачия.
Уже начали синеть снега, и все чаще на небе появлялись звезды. В одну из таких звездных ночей в ярангу Токо прибежала вдова Ну: ее дочь Пыльмау порывается выйти из яранги, да так настойчиво, что не удержать…
Токо с Орво застали девушку в состоянии, близком к обмороку. Шаман похлопал ее по щекам, велел напоить горячим чаем и прочел несколько заклинаний, без которых в селении теперь шагу нельзя было ступить. Очнувшись, Пыльмау рассказала дрожащим голосом: зовет чей-то ласковый голос, и идти нужно непременно.
— И сейчас зовет? — спросил Орво.
Пыльмау заплакала:
— Я не хочу идти! Не хочу…
Словно напавшая на след собака, старик хищно раздул ноздри и взглянул на сына. Тот понял его с полуслова.
Чудесный зверек плясал и крутился, заманивая ее. Девушка охотно принимала эту странную игру и тихонько смеялась, прикрывая лицо большим капюшоном, стянутым на подбородке. Старый Токо следил за ними издалека, скользил по пригоркам легко и бесшумно, как умеет ходить по снегу даже самый маленький айн, — пригнувшись так низко, что белая меховая камлейка почти неразличима на белой земле.