Авдей приглушенно засмеялся, притянул меня к себе.
– Ведьмочка моя… Схожу я в поликлинику, не злись. Вот позавидуешь вампирам – у них зубы не болят.
– Нашел кому завидовать! У них зато атрофированы репродуктивные способности.
– Да? А как же тогда Кадушкин-сын родился от папы-вампира?
– Ну, значит, не у всех атрофировались. Так. Кажется, все собрали.
– Погоди-ка… Вон, внизу что-то черненькое валяется…
Я, усмехнувшись, порылась под книжным шкафом и извлекла на свет, отряхивая от пыли и паутины, небольшой плотный томик, переплетенный в черную кожу. На обложке был оттиснут лишь знак горизонтальной восьмерки. Бесконечности.
– Вот он, оказывается, где. А я искала его, думала, потерян окончательно…
– Так ведь тебя в кабинете лишний раз убраться не заставишь…
– Уборка кабинета – твоя прерогатива, мон амур.
– Ладно, не заводись. – «Мон амур» примирительно поцеловал меня в нос. – Это что за палимпсест?
– Уникальное издание. – Я открыла томик. – Было напечатано в Петроградской типографии в тысяча девятьсот двадцать пятом году. Антология поэзии вампиров Серебряного века.
– Что?
– Да. Вот эту книгу убирать не хочется. Кстати, здесь есть замечательные стихи.
– Не сомневаюсь. – Авдей жадно просматривал оглавление. – Как?! Мережковский?!
– Не волнуйся, это другой Мережковский.
– Точно? А фамилии-то какие… Нерасстанов, Тимьян Бледный, князь Овраг-Полевой… Вика, ты посмотри, Кадушкин!
Действительно. В оглавлении было указано: «Кадушкинъ Романъ. Песнопения къ звезде».
– И не подумал бы, что разговаривал с классиком, – вздохнул муж завистливо.
– Ты, считай, тоже классик, – утешила я своего фантаста.
Но он уже и не слышал. Он раскрыл книгу на стихотворениях нашего знакомого вампира и погрузился в чтение.
– Читай вслух, – потребовала я. – А то прогоню спать.
Вчера умерла звезда.
Сегодня ее отпели.
А в храме звенят капели,
И странно душа пуста.
Чего же еще мне ждать?
Чего мне просить у Бога?
Ах, как этот мир убого
Расходует благодать!
И то, что кругом темно, —
Не страшно. В душе – страшнее.
Но что вы сделали с нею,
Смотревшей в мое окно?!
Ее был беспечен вид,
И свет ее был так странен…
А я этим светом ранен
И небом давно забыт.
И скажешь ты: «Не беда»,
Прощально меня целуя.
И все же… Зачем живу я,
Когда умерла звезда?
Я, закрыв глаза, прислонилась к стене. Усталость, тоска и тревога, ставшие моими постоянными спутниками в последнее время, куда-то ушли, милостиво позволив моей душе вдохнуть толику покоя…
– Белинский, – тихо сказала я. – А может, из их любви что-нибудь хорошее получится?
Муж с некоторым усилием захлопнул книгу, словно страницы сопротивлялись и не желали закрываться.