Масоны. Том 1 [большая энциклопедия] (Авторов) - страница 71

Ни в одном из вышеизложенных масонских направлений мистицизм не доходил, однако, до таких крайностей и до столь резко выраженного обскурантизма, как в розенкрейцерстве. Создателем ордена розенкрейцеров считается (в настоящее время трудно сказать — справедливо или нет) Иог. Вал. Андреи, автор основной легенды розенкрейцерства, появившейся в 1014 г. под названием «Fama Fraternitatis»^>33. В этой красиво составленной легенде рассказывается про жившего в XIV и XV вв. рыцаря Христиана Розенкрейца; он много путешествовал по Востоку, побывал в Дамаске, и в Египте, и в Испании, и по возвращении в Германию основал там «братство Розенкрейца» (но не «Розового Креста», как позднее говорили)^>34. Братство это, состоявшее из немногих членов, стремилось к церковной реформе, и члены его должны были жить по заветам Библии; они являлись хранителями тайных знаний, переданных Адаму после его падения и применявшихся Моисеем и Соломоном; к изготовлению золота они относились с пренебрежением, потому что знали «тысячи лучших вещей».

В XVII в., в сущности, ордена розенкрейцеров еще не образовалось. Желающих вступить в него, правда, было довольно много, и они объявляли о своем желании, но не получали никакого ответа. Тех, кто считал себя членами братства, было очень немного; один из них (Julianus a Campis) сознается (1615), что ему удалось во время его путешествия найти только трех розенкрейцеров. Это показывает, что ордена в то время еще не было, а были только отдельные лица, признававшие себя розенкрейцерами, жившие в разных местах Европы и никогда не сходившиеся вместе. Лейбниц, которому хотелось напасть на след розенкрейцерства, в конце концов стал прямо отрицать его существование. Из-за своей неуловимости розенкрейцеры даже получили в XVII в. насмешливое прозвище «невидимых». Это, конечно, создавало большой простор для шарлатанских проделок разного рода авантюристов, которые называли себя розенкрейцерами и пользовались таинственной репутацией этого ордена для того, чтобы морочить публику (например, Иреней Агност^>35). Это не мешало, однако, тому, что в течение всего XVII в. братство розенкрейцеров по существу оставалось фикцией.

Розенкрейцеры оживают только в XVIII в. В 1710 г.^>36 появляется сочинение силезского пастора Самуила Рихтера: «Теоретико-практическая теофилософия — истинное и совершенное приготовление философского камня братства из ордена Злато-Розового Креста». В этом сочинении уже дается довольно детально разработанный (в 52 пунктах) статут братства, причем, как позднее в масонском ордене, от членов братства требуется безусловное послушание. Тем не менее, до самых 50-х годов XVIII в. о розенкрейцерстве, как о действительно существующем ордене, еще ничего не слышно, и впервые оно дает себя знать заметным образом только в начале второй половины этого века, когда общества розенкрейцеров возникают во Франкфурте-на-Майне (1757) и в Праге (1761). По-видимому интерес к розенкрейцерству увеличился в это время в Германии под влиянием незадолго появившегося там масонства. По крайней мере, оно распространяется параллельно с успехами масонства и в скором времени сливается с ними, превращаясь в одно из его подразделений. Во второй половине XVIII в. розенкрейцеровские кружки быстро распространяются по всей Германии: они появляются в Силезии, Оберлаузице, Вене, Берлине, Гамбурге, Потсдаме, Лейпциге, Нюрнберге, Мюнхене, Аугсбурге, Штуттгарте и других местах. Особенно большое значение как центр розенкрейцерства получила с 1775 г. Вена: она стала средоточием для розенкрейцеров Австрии, Венгрии, Баварии, Виттенберга и Польши. Интерес к розенкрейцерству был настолько велик и оно распространялось настолько быстро, что одно время можно было опасаться поглощения им других масонских организаций. Этот исключительный успех объяснялся не одним только покровом тайны, который окутывал происхождение и управление этого ордена (его вожди, конечно, скрывались в неизвестности и не объявлялись даже для самих членов ордена); игрою в таинственность в XVIII в. было уже трудно кого-либо удивить, и на таинственной древности происхождения уже в достаточной степени сыграли такие системы, как шведская и «Строгий чин». Розенкрейцеры больше всего привлекали к себе теми обещаниями чудес, той алхимической и каббалистической фантасмагорией, на которые были так падки люди XVIII в. Большинство розенкрейцерских сочинений XVIII в. наполнены алхимическими бреднями о философском камне и жизненном эликсире, который поддерживал бы вечную молодость, оккультными мечтами об искусстве вызывать души умерших и вступать в сношения с чертями и духами и даже практическими наставлениями по части чудес, — вроде того, как можно делать крабов из падающей дождевой воды и как приготовлять цыплят из вареных яиц. Розенкрейцеры с величайшим усердием рылись в сочинениях Парацельса, Як. Бема, в еврейской Каббале, в философии гностиков и неоплатоников, в пифагорействе и со скрупулезной тщательностью выискивали во всем этом частицы оккультных знаний. Получалась бессмысленная теософическая смесь, которую сами они выдавали за величайшую мудрость, но которая возбуждала насмешки даже со стороны самих розенкрейцеров. Один из них, Гиппель, говорил насмешливо: «Гностика, Каббала, восточная философия, иудейство и христианство нам сродни и использованы нами на все лады». Перегрузив свои мозги оккультной мудростью, розенкрейцеры подняли протест против всех точных наук во имя высшего, сверхчувственного знания и заняли прямо враждебное положение по отношению к тогдашнему просвещению. Коперник, Ньютон, Лавуазье, Пристли — были в их глазах жалкими наблюдателями над ничего не стоящими мелочами жизни, низменными кропателями, отвращавшими свои взоры от тех великих лучей истины, в которых Божество ниспосылает людям свое откровение. С этим презрением к точному знанию соединялось отвращение и к свободной мысли. Когда саксонский министр Вурмб, недавно вступивший в орден, выразил сомнение в полезности розенкрейцерских знаний, то он получил такой ответ: «От младшего брата ждут не сомнений и рассуждений, но отвержения светских наук и почтения к изречениям мудрых мастеров». При таком настроении просветительная философия XVIII в. не могла вызвать у розенкрейцеров ничего другого, кроме самого горячего осуждения. Розенкрейцер Плюменок, например, писал: «Кто внимательно изучает сочинения Бейля, Вольтера и многих других такого же рода, тот вполне убедится, что их цель — не что иное, как ниспровержение всякой религии, являющейся сильнейшей опорой тронов государей и, бесспорно, важнейшим элементом нравственного состояния подданных. Чего полезного может ожидать от них государство, если они когда-нибудь займут места на военной или гражданской службе?..»