трагедия привела лучших русских людей к сознанию
общественной опасности и сделала их истинно интеллигентными работниками, боровшимися против общенародного бедствия «злонравия», избрав себе орудием религиозно-идеалистическую философию масонства. Вот с этого-то момента
масонство в России становится
русским масонством, несмотря на иноземное его происхождение и иноземные формы; даже содержание его было всецело чужим, но оно было согрето русским духом проснувшегося национального самосознания и потому может быть по всей справедливости названо
первым идеалистическим течением русской общественной мысли. В этом, кажется мне, и заключается огромная важность нашего масонского движения в XVIII в.
Из сказанного вытекает, что, несмотря на наступление благоприятных для проявления общественной инициативы времен, мы не должны ожидать быстрого расцвета масонства тотчас же вслед за воцарением Екатерины: оно окрепнет вполне лишь тогда, когда покажутся обильные всходы посеянного ею вольтерианства и когда вызванная последним общественная реакция будет искать для борьбы с ним точку опоры в масонстве. Действительно, в течение почти десяти лет от начала нового царствования масонство развивается сравнительно медленно, хотя и заметны кое-какие признаки стремления к более прочной организации ордена путем сношений с Германией: так, основанная в 1762 г. ложа «Счастливого Согласия» (Zur glucklichen Eintracht) получила уже в начале следующего года признание и покровительство со стороны известной берлинской ложи Zu den 3 Weltkugelen>63. В это же время почти везде проникли в Европу так называемые «высшие степени», и это движение немедленно отразилось в России. Непосредственно после водворения в Германии тамплиерства немецкая ее форма, известная под именем «Строгого наблюдения» (Observantia stricta), была введена и в Петербурге, где в 1765 г. был даже основан рыцарский капитул с немецким купцом Людером во главе. Высшие степени этой системы, с их рыцарскими одеяниями и украшениями, пользовались большим успехом среди русского дворянства, «воспитанного весьма чувственным образом». Когда в 1780 г. Фердинанд Брауншвейгский разослал по всем провинциям ордена призывный циркуляр, приглашавший принять участие в генеральном конвенте масонов во Франкфурте-на-Майне, русские масоны в своем ответном письме отозвались о тамплиерстве чрезвычайно одобрительно: «Пышные церемонии рыцарства, кресты, кольца, эпанчи и родословные поколения должны были произвести великое впечатление над нациею военною, в которой одно токмо знатное дворянство работами нашими занималось. Между нами такая воинская пышность не может быть неприятною; ибо все члены наши предводили батальонами и целыми армиями! Весьма приличествуют и кресты оные особам, которые в общежитии таковыми знаками чести украшены, или которые ничего так жадно не желают, как получения оных»