Сентиментальность моментальна, нахлынула — швырнул безногому копеечку, через минуту — все, остыл, опять гребешь самозабвенно под себя и чавкаешь до следующего приступа душевности. Бросить копейку, подаяние — это еще-уже не милосердие. Милосердие — это делиться необходимым себе. Отдать половину. Он, росший барчуком и обожравшийся благами до тошноты, до ровного к ним отношения на всю оставшуюся жизнь, считал, что нищие не могут обучиться милосердию. Богач, по крайней мере, уж точно не подлее бедняка, хотя народ его, Камлаева, страны упрямо искони настаивал на большей подлости богатого. Одни других стоили, грехов было поровну и подвигов тоже.
Полуголодный бедный преисполнен неподотчетной ли, сознательной ли ненависти к высшим, он ею питается, несчастный зачастую не собственной реальной проголодью, а показанным ему чужим превосходящим уровнем, отсюда и самообман, всегдашняя готовность приплюсовать себя к голодным беспризорникам и старикам, он — с ними целое, одно, он — тоже жертва, тот, в чью пользу должно жертвовать. «Вот пусть они, — кивок на знать любого толка, на гладкого Камлаева, — и раскошелятся, им хорошо теперь: сперва наворовали и благодетельствуют с жиру». Какого милосердия можно ждать от человека, который сам себя мнит обворованным?
Он гнал на северо-восток, расчесанные бороздами рыжие и серые поля бежали резво за окном, вблизи размазывались скоростью в пустую серую сплошную, вдали — величаво ползли, давая истинное знание о протяженности, покрытом расстоянии, и помышлять о расстоянии было ему сейчас почти до задыхания мучительно… деревья вырастали, подступая вплотную к оживленной трассе тесным строем, так что порой мчался по древесному, дрожащему просвеченной листвой туннелю, и солнечные пятна золотым расплавом били по глазам, пятнистые тени ползли по салону, как будто прыгал на капот и протекал сквозь стекла гибкий леопард.
И отрубал входящие не глядя: «на Нину» у него поставлен был особенный звонок — вот как-то вместе выбирали, когда еще мобильник всем в новинку был, и на слоновьем реве остановились смеха ради («ну, спасибо тебе за слониху» — «мое желание — это слон, зовущий в джунглях свою подругу»… и вообще нас это… нас не сокрушить, вот не ощупать даже целиком, как тем слепцам, ага… один за ухо там, другой за хобот» — «я, я тебя сейчас за хобот…»).
Доехал до развилки, тормознул, читать стал указатели — куда? Большая крепкая деревня осталась позади, вокруг стоял дремучий лес, стрела дороги вела на охраняемую территорию трехзвездного пансионата… ну ясно, ясно, тут декоративные избушки, пейнтбол, мангалы, лодки, банкетный зал для делегаций и полулюксы для супругов и любовников… смех ободрал нутро. Еще один, помельче, указатель различил и прочитал намерение жены. Ну вот и приехали. Он надавил на газ и вырулил на объездную, прошел 1,2 км, как значилось на указателе, поехал вдоль глухого деревянного забора.