Господи, я чуть не плакала, выходя из самолета. Как я соскучилась по дому, по нашей дурной жизни, которую мы всегда считали счастливой, да она такой и была: мы думали, что хотели, на последние деньги покупали билеты в театр, разговаривали и спорили ночами до рассвета за бутылкой сухого вина — мы внутренне всегда были свободны. А все наши бытовые неурядицы тогда, по молодости, не стоили выеденного яйца, и благополучие считалось предосудительным. Теперь я, благополучная жена состоятельного человека, обожаемая им и получившая возможность заниматься любимой работой так, как всегда хотела, стояла у таможенного контроля, и рыдания подступали к горлу от предвкушения того, что я почти не имела там: общения с моими дорогими людьми. Я опять мечтала сесть всем вместе за столом на кухне за бутылкой вина и говорить, говорить, обсуждать то, что никому в Швейцарии не придет в голову обсуждать во время вечеринки…
Я бросилась в объятия сестры, расцеловала мою подросшую племянницу, лепечущую приветствия сквозь букет ранних ромашек, которые она, зажав в кулаке, не хотела отдавать мне, несмотря на уговоры матери. Мы едем на Васильевский и останавливаемся на Стрелке. Я выхожу из машины и стою на моем любимом месте, где видна вся панорама Петропавловки и Зимнего дворца, и Нева широка и спокойна, отражая золоченый шпиль.
— Как Елена? — спрашиваю я, когда мы проезжаем мимо знакомого дома.
— Она ждет тебя. Знаешь, она ведь уже бабушка, у нее внук, но она еще его не видела, — и сестра переводит разговор на другое, — Как твой муж, все еще любит тебя?
-«Все еще»? Ты думаешь, что это может закончиться?
— Поверь моему опыту. Фейерверк не может длиться вечно.
— Ты ворчишь, как желчная старуха. Сейчас я развеселю тебя подарками.
И мы начинаем увлеченно болтать о тряпках.
К вечеру я собираюсь к Елене, привожу себя в порядок и варю кофе, но звонок в дверь отвлекает меня от плиты. Я открываю дверь и висну на шее у Коли.
— Коко, дорогой, вот и ты! — говорю я, поднимая к нему лицо.
Наш поцелуй длится долго-долго. Он не может оторваться от меня, мне тоже этого не хочется.
— Лиза, у тебя что-то горит на кухне, — его настойчивый голос возвращает меня в действительность из мгновения двухлетней давности.
— Это кофе! — я не делаю попыток оторваться от него и навести порядок на кухне, — Поцелуй меня еще!
Он целует мое лицо короткими нежными поцелуями и несколько раз — полураскрытые губы.
— Пошли спасать кофе. И еще — я голодный после работы.
— Ну, я не знаю, что есть в холодильнике, сестра что-то купила.
— Я забежал в «Европейскую».