— Я выражался иносказательно. Я имел в виду…
Я нуждался в искуплении, однако не собирался получить его за счет Софии.
— Ничего я не имел в виду. — Пожав плечами, я стал смотреть на восток, где солнце понемногу пробивалось сквозь нашу уединенную ночь. — Странная у меня память.
Я говорил так тихо, что мой голос, наверное, унесло прочь, и София меня не услышала. Она долго не сводила с меня глаз. Потом неуверенно заговорила, но я уловил в ее голосе теплоту.
— Ты — хороший человек, но я тебя не понимаю.
— Когда-нибудь попытаюсь все тебе объяснить.
Мы вновь залезли под одеяло, повернувшись на восток. София крепко прижалась ко мне, наверняка почувствовав неуправляемые части моего тела. Но она не отодвинулась, а обернулась ко мне с любопытством.
Зарывшись лицом в ее шею, я нащупал губами ее ухо. Поднял юбки и положил ладони на ее голые бедра, распахнул платье спереди и поцеловал ее груди. После чего стянул с нее исподнее и вошел в нее с еле сдерживаемой страстью, какую только можно вообразить.
И все это я вообразил. Это лишь фантазия, которую я так долго лелеял наравне с воспоминаниями, что она почти превратилась в одно из них. И каждый раз я вновь переживаю в памяти именно эту фантазию, а не иные возможные сценарии развития событий. Как я уже говорил, моя память допускает немногие искажения. Я стараюсь развивать ее для достоверной регистрации событий, однако изредка сильные эмоции способны исказить факты. И в данном случае я неумеренно исказил факты, чтобы втолкнуть себя в нее и остаться там навсегда.
Но пусть строгая регистрация покажет правду: взглянув на меня, София страстно облизнула губы и молвила:
— Я жена твоего брата.
— Ты жена моего брата, — мрачно откликнулся я и, опечалившись, отодвинулся от нее.
Каким бы отвратительным ни был мой брат, он не мог посягнуть на святость брака. И на саму идею. Он хотя и не чтил эту идею, но не осмелился бы ею пренебречь. Потому, полагаю, что мы-то в нее верили. И ничего не могли с собой поделать.
Я пристально смотрел на нее, а она на меня. Поцелуй, настоящий поцелуй — и то, что неизбежно последует, — превратит наши великодушные намерения в пошлую измену. Не имеет значения, как сильно я ее люблю. Неважно, как я этого хочу.
Никто никогда не узнает, кроме нее и меня, — искушало меня тело.
Однако разум повел себя более прозорливо. Никто, кроме нас, не узнает, и брат окажется прав в своих мерзких подозрениях, а мы всегда будем чувствовать свою неправоту. Когда живешь так долго, как я, «всегда» — пугающий срок. Знаю, София думала о том же. В тот момент моя вера в наше общее сознание не была иллюзией.