Я поднял голову, подобрал валявшийся рядом посох, уперся им в землю. Хуги, так и сидевший на моем плече, взмахнул крыльями и опустился рядом с посохом. Я взглянул настырной птице прямо в глаза.
— Ты ведь не веришь ничему, что я тебе говорю? — спросил я. — Впрочем, не имеет значения. Между нашими воззрениями лежит непреодолимая пропасть. Я понимаю привязанность как проявление скрытой иначе индивидуальности, а желание — как прирастание этой индивидуальности. Ты с этим не согласен.
Я опустил ладони на колени.
— Если, по твоему мнению, величайшим благом является растворение в Абсолюте, так что же ты тратишь время зря? Почему не летишь навстречу неотвратимому, все приближающемуся Хаосу? Если я потерплю поражение, он станет самым доподлинным Абсолютом. Что же касается меня лично, я буду до последнего своего дыхания пытаться создать Огненный Путь, остановить Хаос. Я буду бороться потому, что я есть тот, кто я есть — человек, который мог быть правителем Амбера.
Хуги опустил голову.
— Да, — ехидно хмыкнул он через секунду, — сперва только ворону слопаешь.
Я протянул руку и одним движением свернул ему шею. Стоило бы развести костер, да где там, в такой-то спешке. Хотя Хуги обставил все как добровольное жертвоприношение, трудно сказать, на чьей стороне оказалась моральная победа — я и так собирался его съесть.
…Кассис[10] и аромат цветущих каштанов. Елисейские поля в белой кипени каштанов…
И фонтаны на площади Конкорд… Улицы вдоль Сены и набережные, насквозь пропитанные запахом старых книг, речным запахом… Запах цветущих каштанов…
Почему это вдруг мне вспомнилась Земля, тысяча девятьсот пятый год, Париж? Может, потому, что я был тогда счастлив, очень счастлив, и теперь цеплялся за прошлое счастье, как за противоядие от неумолимого настоящего? Да, наверное…
Белый абсент, гренадин… Земляника с кремом д'Исиньи… Шахматы в кафе «Регент» с артистами из «Комеди Франсез», что прямо через улицу… Скачки в Шантильи… Вечера в Буа де Фурси, на улице Пигаль…
Я твердо поставил левую ногу перед правой, затем — правую перед левой. В левой, высоко поднятой, руке я держал цепочку, на цепочке висел Камень. Высоко — чтобы заглядывать в его глубины, видеть и ощущать появление нового Огненного Пути, разраставшегося с каждым моим шагом. Посох я воткнул в землю, обозначил им начало Огненного Пути. Налево…
Выл ветер, где-то совсем поблизости громыхал гром. Я не ощущал того физического сопротивления, которое приходилось преодолевать в старом Огненном Пути. Я не ощущал вообще никакого внешнего сопротивления. Зато собственные мои движения утратили легкость и спонтанность, они замедлились, стали элементами ритуала. И это было во сто раз хуже. Я тратил гораздо больше энергии на подготовку к каждому шагу — на то, чтобы обдумать его смысл, обдумать последовательность движений, приказать себе выполнить это движение, — чем на непосредственное исполнение. Но эта медлительность была необходима; нечто огромное и неизвестное требовало, чтобы я выполнял все свои движения с абсолютной точностью и в темпе адажио. Направо…