С этими словами она притворила тяжелую дверь.
И снова тишина, нарушаемая только тиканьем многочисленных часов. Стрелки, маятники, гири на цепях… Однажды Ганна слышала, как в лесу кукуют сразу несколько кукушек, перебивая друг друга, или откликаясь, или зовя. Вот и сейчас часы словно бы звали ее куда-то, наперебой обещая что-то долгое, прекрасное. Так – так, так – так… Ганна обошла комнату, добыла из стопки на журнальном столике какой-то журнал на английском, но втянуться в чтение не смогла, все прислушивалась, прислушивалась к тому, что там, за тяжелой дверью. То невероятное, невозможное, что происходило с ней теперь, казалось абсолютно логичным.
Так бывает во сне. Во сне, случается, звуки, доносящиеся из реальности, закономерно вплетаются в грезу. Звонок будильника становится звонком в дверь, мы идем открывать, а на пороге стоит лопоухий одноклассник, погибший в «горячей точке» десять лет назад…
И Ганне тоже казалось, что достигающие ее слуха звуки из соседней комнаты – только сигналы, открывающие ей доступ в бессмертие. Ей слышались сдавленные, сдерживаемые, но оттого еще более страшные стоны и скрип кровати – словно смертельно больной метался на своем ложе, изнывая от муки.
И наконец настала тишина. Это и был настоящий сигнал. Ганна встала и открыла дверь в спальню.
Маргарита Ильинична, снова показалось ей, стала меньше и худее. Из крупной, цветущей женщины она превратилась в щуплую старушку. Может, оттого, что лежала она посреди монументальной кровати с витыми столбиками и бледно-розовым парчовым пологом? Но почему тогда стал ей велик расписанный тигровыми лилиями шелковый халат? Какие сухонькие лапки, как умалилось, обтянулось широкоскулое лицо! Запавшая грудь тяжело вздымается, и на висках еще не высохли голубоватые бусины пота. Она судорожно отодвинулась к изголовью, увидев входящую девушку, как будто успела забыть, кто она такая, и испугалась ее.
А на месте, где она лежала раньше, где на шелковом покрывале сохранился отпечаток ее тела, осталось… Что-то черное, угольно-черное, сверкающее бесчисленными антрацитовыми гранями… Идеально отполированному камню размером с голубиное яйцо и была придана форма яйца. Откуда он тут взялся?
– Возьми, – раздался тихий голос, словно зашуршала опавшая листва. Маргарита Ильинична еще изменилась, теперь она была просто страшна. Ее голова стала похожа на сухую тыковку, глаза смотрели жалко, как у умирающей собаки. – В руку… Возьми.
– Спасибо, – сказала Ганна, все еще не решаясь протянуть руку и прикоснуться к сверкающим граням камня.