Серьезно пострадала трансмиссия старого Т-26 нашего взвода. Сыграли роль резкие повороты и быстрая атака на скоростях во время, в общем-то, короткого боя. Князьков накричал на Ивана Войтика. Белорус, сжав челюсти, молча выслушав лейтенанта, сказал:
— Чего крычите, товарищ лейтенант? — Когда волновался, акцент у Ивана звучал особенно заметно. — Не знали, что трансмиссия у нас ни к черту? И нечего крычать.
Сколько еще может пройти танк? — успокаиваясь, спросил Князьков.
— Нисколько. Сядайте за рычаги и послушайте, как железяки скрежетают. Как в ржавой молотилке.
— Ну, километр проедешь?
— Може, и проеду. А потом посреди поля намертво встану.
— И что делать будем?
— Надо снимать крышку, — стал объяснять Войтик, — разбирать, смотреть, ремонтировать.
— Сколько потребуется времени? — нетерпеливо спросил Князьков.
— Может, тры часа, а может, увесь день.
Вытирая руки промасленной тряпкой, подошел ротный Тихомиров. Сказал, что крышку трансмиссии надо снять и глянуть. Подкрутить, где шестеренки ослабли. Но не больше. Нас в любой момент снова в бой бросить могут.
— Остальные машины в норме?
Оказалось, не в такой и норме. Надорвало гусеницу на «бэтэшке» из первого взвода. У них же сильно гонит масло Т-26. На гусенице срочно меняют трак, а с причиной утечки масла разбираются. Потом подошел техник-интендант из тыловой службы полка и спросил, будем ли мы хоронить наших танкистов в одной могиле с бойцами полка или отдельно.
— Вместе, — коротко отозвался Тихомиров. — Вместе погибли, пусть вместе и лежат.
— Они своих до исподнего раздевают, — сказал один из сержантов.
— Так положено, — ответил техник-интендант. — Есть приказ наркома.
— С наших снимать нечего, — невесело усмехнулся старлей. — Разве что с моего заряжающего. Остальные погибшие сгорели. Но моего заряжающего в комбинезоне положите. И в сапогах. Мы с ним уже год вместе.
— Как скажете, товарищ старший лейтенант, — не стал спорить тыловик. — Дайте пару-тройку своих ребят, надо погибших из танков вытащить.
Послали меня и конопатого башенного стрелка из первого взвода. Пока шли, познакомились. Конопатого звали Григорий, а родом он был из Таганрога. Возле наполовину вырытой второй братской могилы (первую засыпали еще вчера и обложили сосновыми ветками) лежали в несколько рядов погибшие. Почти все в рубахах и подштанниках. Одежду грузили в повозки и куда-то увозили.
Война поворачивалась ко мне совсем не таким лицом, какого я ожидал.
Ведь это герои. А их раздевают и кладут в землю в грязных окровавленных, пропитанных мочой подштанниках. Гриша из Таганрога сказал, что не по-божески раздевать мертвых. Я думал про другое и зло оборвал его, сказав, что погибшие обмочились не от страха, а от сокращения мышц в момент смерти. Я слышал об этом во время занятий по медицинской подготовке в институте. Гриша, признавая во мне старшего, согласно закивал.