Конвой состоял из узбеков, казахов, таджиков — словом, из тех, кому не жалко стрелять в русских. (В южных республиках конвой состоит из русских — они убивают нацменов вполне равнодушно.) Крики и ругань не утихали в вагоне ни на секунду. Дым разъедал глаза — курили почти все, в основном махорку. Вагон вообще не проветривался. Армянин на второй полке стонал, корчась от болей в желудке. От кильки страшно хотелось пить, а воды не давали. Это давняя традиция — давать на этап кильку или селедку, а потом не давать воды. Возле армянина суетился парень лет двадцати пяти. С виду он был отчаянный, хотя и росту маленького, и тщедушный. Сквозь решетку он шипел охраннику:
— С-с-сука, стоишь тут, падла, поставить бы тебя раком.
— Отойди от решетки, — рычал охранник, молодой узбек. — Отойди, а то сейчас выволоку, наручники надену.
— На, — не унимался парень, протягивая руки, — надевай.
Но охраннику, видно, не хотелось связываться, он пока ограничивался угрозами и матерщиной.
— Принеси воду, падла, — не унимался парень. — Принеси, видишь, человек мучается, — он указал на армянина.
— Заткнись, курва, — сказал узбек. — Наручники надену.
Парень достал из тайников своего рюкзака какие-то таблетки, пачку сигарет и еще что-то и положил армянину на полку. Звал он его Серегой. А Серегу знал весь вагон. Когда Серега переговаривался с кем-то из своих друзей за два отсека от нас, даже полосатики, особо опасные рецидивисты, в отсеке рядом немного стихали. А уж эти-то плевали на всех: чтобы суд вынес определение «особо опасный рецидивист», необходимо, чтобы за преступником числилось не менее трех тяжких преступлений, таких, как убийство, изнасилование, вооруженный грабеж. Срока они получали большие. И лагерный опыт за ними стоял 15–20 лет. Эти-то знали, когда нужно помолчать. Серега закурил и сразу закашлялся.
— Совсем не могу курить, — с сильным армянским акцентом проговорил он. — Хочешь? — он протянул мне сигарету.
— Легкие, что ли, у тебя не в порядке? — спросил я.
— Да, — ответил Серега, хватаясь за грудь. — Туберкулез. В открытой форме.
Серега сполз вниз и стал просить охранника вывести его в туалет. Тот делал вид, что не слышит. Еще бы! В вагоне ехало несколько сот человек, если каждого выводить, так только этим и придется охранникам заниматься.
Внезапно Серега стукнул ладонью по решетке с такой силой, что на миг показалось: она сейчас расколется.
— Открой, падла, а то выйду — глаз вырву, — сказал Серега. — Мне все равно не жить на свете.
Урки орали, требуя, чтоб охранники вывели его в туалет. Конвойный схватился за пистолет и посмотрел на Серегу свирепо, но вместо страха увидел свой приговор. Да, этот зэк, кажется, слов на ветер не бросал, и охранник это понял. Серегу вывели. После него стали выводить остальных. А потом даже принесли бачок с водой. Охранники торопили — пей быстрее. Кружка была одна, и Серега, как самый уважаемый, пил первый, а после него — остальные. Задумаешься на миг: у него же открытая форма туберкулеза — однако только на миг, потому что на все уже наплевать. Да и вообще, кто попал в тюрьму, не знает, выйдет живым или нет, так уж до тонкостей ли тут — за кем пить?