От меня пахнет потом грехопадения и стыда. Мне не хватает только бубенца на шею, чтобы народ шарахался. Где мне опорожниться? Вот сюда, пожалуйста, под кипарис, в тень, как будто читаю объявление. Какое еще объявление на кипарисе, как читать в темноте? А вам, корфуанская собака, нечего рычать, вы и сами бродячее существо, шэйм, нечего рычать, блядина! Спустить штаны, присесть? Это рискованно, может так продрать, что все размажется; фу, довольно!
Он спустился к пляжу и долго сидел на камне, переводя взгляд с летнего ленивого шевеления воды под ранней луной на подсвеченные стены крепости и огромный крест, охраняющий Керкиру еще со времен святого Спиридона. Потом его посетило острое ощущение полной неодухотворенности и никчемности своей персоны. Все-таки для человека и без всякой мегаломании естественно видеть все остальное как бы вокруг своей личности. И вдруг ты ощущаешь себя не просто на периферии, а на самых дальних выбросах центра. Памфилоцентрическое мироздание сметено без предупреждения. Ты – в хаосе и даже не можешь как следует помолиться, чтобы вернулась хоть малая толика причастности к порядку вещей. Перекрестись на этот парящий над древним поселением символ! Нет, ты не можешь даже перекреститься, потому что отстранен от всего, потому что ты можешь хоть креститься, хоть не креститься, никому до этого нет дела. Смоет ли тебя волной, или останешься гнить на веки вечные, никто и не заметит, кроме, может быть, соответствующих органов в Москве. Вряд ли случалось более ненужной фигуре посещать эти берега. Одиссей хуев!
Он упал в отчаянии на камень, «широкий и плоский», почувствовал что-то под лопаткой. Какой-то предмет, мешающий вселенскому отчаянию. Повернулся и извлек отнюдь не мускулистую жабу, а плотный, хорошей кожи бумажник. Сердце пошло в аллюр, он бросился за ним; «догоняю бежавшую лошадь мимо стекол оранжереи, решетки старого парка и лебединого пруда»; догнал и уставился на монограмму бумажника: две перевернутых по отношению друг к дружке латинских V, у одной из них ноги перехвачены перекладиной. VA, вот такая получается фигура.
Витком спирали входим в калейдоскопию рассказа, иными словами, вместе с Памфиловым открываем находку. Прежде всего видим хромограмму кредитных карточек, числом не менее полдюжины. Во внутренних карманах перемешались долларовые и драхмовые банкноты, сколько, пока не знаем, потому что у Памфилова дрожат руки и липкий пот застилает глаза. В прозрачном окошечке на левой внутренней щеке бумажника виден пластиковый документ с осклабившейся физиономией хозяина. Памфилов обеими ладонями смывает вниз, на рубашку, влагу лица.