Мордред не ответил. «Еще одно слепое орудие, — думал он. — Некогда я был ее пропуском к власти, а теперь и этому бедному легковерному глупцу предстояло стать ее пропуском к свободе». Ну что ж, Моргауза мертва, и король тому вряд ли глубоко огорчится, но и в смерти, как в жизни, женщина эта станет нарушать покой всех, кто к ней близок.
— Ты знал, что король послал за Гавейном и остальными двумя? — осведомился Мордред.
— Да. Что они… что здесь произойдет?
Косой взгляд на дверь.
— Ты про Гахериса? Кто знает? Что до тебя… я же сказал, что тебя винить не в чем. Да только они обвинят, уж будь уверен. Очень возможно, что они попытаются убить и Гахериса тоже — а что, выходка вполне в их духе! Для них это дело семейное: и постельные радости, и смертоубийства.
Этот сухой, точно молотые в пыль пряности, ответ заставил Ламорака, несмотря на горе и ярость, пристально приглядеться к юноше. Точно открывая для себя новую истину, он медленно произнес:
— Ты… но ты же один из них! Ее родной сын. А говоришь так, словно… словно…
— Я другой, — коротко бросил Мордред. — Держи свой плащ. Нет, об этом пятне не тревожься, это моя кровь. Гахерис пырнул меня в руку. А теперь, ради самой Богини, уходи и предоставь его мне.
— Что ты сделаешь?
— Запру опочивальню, чтобы женщины, проснувшись, не разнесли своим визгом весь монастырь, и выведу Гахериса тем же путем, каким он пришел. А ты явился через главные ворота, верно? Страже известно, что ты еще здесь?
— Нет. В должный срок я ушел, а потом… У меня свой путь. Она обычно оставляла окно открытым, если знала, что…
— Да, конечно. Но тогда зачем брать на себя труд…
Мордред собирался спросить, зачем тогда усыплять прислужниц, но тут же сообразил, что любовные утехи Моргаузы приходилось скрывать от аббатисы. Святые сестры вряд ли поглядели бы на них сквозь пальцы.
— Мне, разумеется, придется покинуть двор, — проговорил Ламорак. — Ты расскажешь королю?..
— Я в точности доложу обо всем, что случилось. Не думаю, что король тебя осудит. Но тебе лучше скрыться до тех пор, пока не угомонятся Гавейн и прочие. Удачи тебе, и поторопись!
Ламорак, в последний раз оглянувшись на немую дверь опочивальни, исчез за порогом.
Мордред снова окинул взором спящих прислужниц, убрал окровавленный меч Гахериса в темный угол, за аналой, с глаз подальше, а затем вернулся в опочивальню королевы и закрыл за собою дверь.
Гахерис стоял покачиваясь, точно пьяный, и тупо озирался по сторонам, как будто позабыл что-то.
Мордред взял брата за плечо и отвел от кровати; тот не сопротивлялся. Старший из принцев нагнулся, наискось задернул забрызганное кровью одеяло, закрывая тело. Гахерис, двигаясь оцепенело, точно сомнамбула, покорно позволил увести себя из комнаты.