Хотя Бекмурад-бай не пользовался прежним влиянием в ауле, всё же делили его землю, и поэтому Меле предложил ему первому выбирать участок.
— Вот эту делянку можно взять, бай-ага, если хотите. Здесь пшеницу посеете, здесь — дыни, тут траву можно оставить для скота, а там — сад посадите. Людям такие же участки даём, не больше. А если хотите в другом месте взять, берите в другом, мы не возражаем.
Когда-то Меле, исполненный справедливой ярости, требовал оружия, грозился: «Пеплом по ветру пущу проклятый род Бекмурад-бая!» Но человеческое сердце отходчиво, да и много воды утекло с тех пор, как, сбежав с трудовой повинности, он не застал никого из своей семьи, разорённой Бекмурад-баем. Тогда же, глядя на доброго Аннагельды-уста, который молился на развалинах его, Меле, дома, он дал клятву мести.
Времени прошло много, затянулись старые раны, гнев на Бекмурад-бая выплеснулся в боевых походах, жарких схватках гражданской войны. Неприязнь к Бекмурад-баю осталась, но — только неприязнь. И если уж говорить честно, в глубине души Меле чувствовал какую-то скованность, неловкость — слишком уж справедлив, честен до щепетильности был Худайберды-ага, ни разу за всю свою жизнь не позарившийся на чужую щепку, не попользовавшийся даровой крошкой. В тех же принципах воспитал он и детей своих. И хотя Меле прекрасно понимал, что раздел байской земли между бедными дайханами — это и есть сама святая справедливость, тем не менее было неловко, казалось, что, будь жив отец, он не одобрил бы поведения сына.
— Выбирайте, бай-ага, — повторил Меле, — можем вам участок с садом оставить.
— Ай, что оставите, то и ладно, — равнодушно сказал Бекмурад-бай, глядя на носки своих сапог. — Если оставите сад, спасибо скажем.
— Довольны, значит?
— Раз закон велит, мы довольны, против закона не возражаем.
— Да, бай-ага, и закон велит и люди требуют, у которых ни земли, ни воды нет.
— Требовал безбородый бороды — плешивым вернулся, — не сдержался Бекмурад-бай и тут же поправился: — Людям тоже пить-есть надо, пусть работают, благословясь, земля прокормит всех.
— Правильно говорите, — одобрил Меле. — Хотите пойти с нами? Посмотрите, как мы будем участки распределять.
Бекмурад-бай вежливо отказался, сославшись на то, что всецело полагается на честность комиссии, и только возвратясь домой и увидев в дверях плачущую жену, взорвался:
— Ступай в дом! Не выставляй на позорище свои слёзы! Чтоб голоса твоего я не слышал!
Он сильно толкнул жену в спину, вошёл следом за ней, привалился спиной к дверному косяку и долго стоял, до онемения сжав кулаки и хрустко скрипя зубами.