— Вам нужно повесить несколько картин, ваше превосходительство, это оживит комнату.
— В самом деле? — удивился Климович. — Что значит женский глаз: острый, верный… Я, знаете ли, терпеть не могу живопись, и потом я считаю, что в рабочем кабинете розыскника не место салонным штучкам. Кстати, барон приказал очистить крымские дворцы: мебель, картины, фарфор, серебро — все сложено на пирсе, ждет погрузки на первый же отправляющийся в Константинополь пароход. Вы, вроде бы сейчас не у дел, так я прошу: проследите за упаковкой. Огромная ценность все же…
— Слушаюсь. — Она ждала, что он скажет о Крупенском. Она думала, что ей поручат следить за ним, беседовать с ним — иными словами, вести обычное наблюдение. Но то, что предложил ей сделать Климович, повергло ее в ужас. Климович передал ей красную папку, полученную от Врангеля, и изложил точку зрения главнокомандующего. Потом усадил Зинаиду Павловну рядом с собой и, поглаживая ее руку, сказал просительно:
— Выручите, голубушка. Помогите старику. Мы ведь с вами давние соратники. Кому, как не вам, прийти мне на помощь. — Он горестно помотал головой и продолжал: — Если Крупенский виноват — накажите его. Я бы это сделал так: пригласил бы господ офицеров за хорошо накрытый стол. Скажем, здесь, в ресторане. Офицеры обсудили бы с подполковником екатеринбургские события. И если бы вдруг почему–либо стало ясно, что господин Крупенский запамятовал какие–то очевидные истины, я бы вышел с ним на Графскую пристань, к колоннаде, и в присутствии всех собравшихся решил бы с ним…
— Что имеет в виду ваше превосходительство? — напряглась Лохвицкая.
Климович открыл ящик стола, вынул малый маузер и протянул Лохвицкой:
— У вас, я знаю, дамский браунинг. Он не годится. Этот пистолет бьет наповал, со ста шагов, череп разлетается на куски. Вы извините за такие подробности, но, беря в руки оружие, надо знать, чего от него ожидать. Не правда ли?
— Правда, — одними губами произнесла Лохвицкая.
Она постучала в номер Марина и услышала ответ:
— Кого еще черт принес?
Вошла. Марин лежал на кровати в расстегнутом кителе.
— Однако, — улыбнулась Зинаида Павловна, — что с вами?
— Что со мной? — Марин сел, застегнул китель и вздохнул. — Меня здесь держат за коверного, как говорят в Одессе. И вы это отлично видите.
— Вижу, — согласилась она. — Только я не понимаю, почему вы так уж обижаетесь. Будь вы на месте Климовича…
— На месте Климовича я бы не устраивал балаган, — взорвался Марин. — Чего он добивается? Тщится доказать, что я не я? Чушь какая–то!
— Простите его, — мягко улыбнулась Лохвицкая. — Как простили однажды меня. Время такое, вы отлично знаете.