Вперед выступил пожилой фельдфебель:
— Мы не знали, вашбродь, что это… Одним словом, так… Теперь обещаем грузить не дыша. Дозвольте вопрос?
Марин кивнул, и фельдфебель продолжал:
— Вы давеча сказали «Россия», так ведь это все в Турцию уходит.
— Ребята! — крикнул Марин. — Слово офицера, все это останется в России, верьте мне!
Солдаты принялись за работу. На обратном пути Лохвицкая сказала:
— Зачем вы их обманули, Крупенский?
— Нет, — он отрицательно покачал головой. — Нет, я сказал им правду.
— Ну, знаете, — она возмущенно передернула плечами. — Мне–то уж вы могли бы не подпускать туману. Ценности отправят в Турцию и, как вы сами недавно сказали, обменяют на патроны и муку. Мне стыдно за вас, Крупенский.
— Вы идете со мной к барону? — холодно спросил он.
— Нет! — резко ответила она. — Вечером вы должны быть в ресторане, в девять часов. Офицеры контрразведки желают познакомиться со своим новым начальством. Не опаздывайте, — она вышла из коляски.
— А вы придете? — осторожно спросил Марин.
Она смерила его злым взглядом:
— К сожалению, я обязана там быть: мне приказал Климович, — и ушла, ни разу не оглянувшись.
И Марин понял: очередная проверка. В такое время Климович не стал бы затевать банкет только ради знакомства. Что же ему приготовили на этот раз?
…Врангель принял его сразу же. Любезно пригласил сесть и слушал, не перебивая. Потом сказал:
— Значение этих вещей я понял. Теперь объясните, что вы предлагаете?
— Ваше превосходительство, — сказал Марин. — Упаковку на пирсе нужно немедленно прекратить. Все вещи доставить в город, в удобное место. Опытные столяры должны сделать специальные ящики. Нужна стружка, много стружки и бумага, воск, клеенка. После упаковки и герметизации ящиков их можно отправить в порт. Корабль должен быть надежен, без течи и сырости в погрузочном помещении. Я не преувеличиваю, на эти произведения можно снарядить пятитысячную армию, ваше превосходительство.
Врангель улыбнулся:
— Любите искусство, Владимир Александрович? Я вижу, не спорьте… Я подумал сейчас знаете о чем? — Он прошелся по кабинету. — Рухнула империя, в России хаос и вакханалия черни. Наша победа, мягко говоря, — он посмотрел в глаза Марину, — проблематична… Я никогда этого не скрывал. Вот вы — художник, интеллигентный человек. Вы представляете, что будет с Эрмитажем, Оружейной палатой, Румянцевским музеем, Третьяковской галереей?! Они же всё, всё раскрадут, расхитят, пустят по ветру! Ну что, скажите вы мне, понимает в искусстве «товарищ Буденный»?.. И другие «товарищи»? И зачем оно им, им всем? Трагедия в том, что они думают точно так же, как и я. И конечно же будущее поколение русских людей будет видеть в музеях только портреты своих «орлов революции». Увы! — Он долго молчал, видимо, нарисованная перспектива привела его в полное уныние, потом сказал: — Займитесь всем этим. Я распоряжусь.