— С кем имеем честь?
Постарше, в кавалерийских чикчирах, потянулся с хрустом и сладко зевнул:
— Давно с воли?
— Только что, — Марин повернулся лицом к свету и опустился на колени.
«Им надо дать пищу для размышления, ошеломить, отвлечь от конкретных подозрений», — подумал он.
— Господи! — завопил Марин и, скосив краешек глаза, заметил, как вздрогнули офицеры. — Приидет час, да всяк иже оубиет вы, возмнится службу приносите богу и сия сотворят, яко не познаша отца, ни мене, но аз истину вам глаголю: оуне есть вам, да аз иду. Аще бо не иду аз, оутешитель не приидет к вам: аще ли же иду, послю его к вам…
Офицеры переглянулись, храп наверху прекратился, третий обитатель камеры спрыгнул вниз. Был он тучен, лыс, с наглыми немигающими глазами и мокрым ртом. Он все время причмокивал, словно слюна поступала к нему в рот явно в излишке, а сплевывать мешала природная деликатность.
— Если мы ему поможем уйти, он пришлет нам помощь, — иронически улыбаясь, перевел толстяк и посмотрел на Марина. — Хотите дать нам избавление, — причмокнул он, — браво, благодарим. Только мы, мил сдарь, в этом доме живем по большевистскому гимну.
— Не понял… — Марин встал и тщательно отряхнул колени.
— Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой, — процитировал толстяк. — Товарищ Терпигорев — местный палач — иногда поет «своёю». А вы как предпочитаете?
— Подполковник Крупенский, Владимир Александрович, — Марин щелкнул каблуками.
— Жабов, ротмистр, — представился толстяк. — Господа, назовите свои имена.
— Момент, — прервал Марин. — Господа, я открыл закон движения и заката России: итог многолетних раздумий. Слушайте: Россию погубят иудеи.
— Господи, — ухмыльнулся Жабов. — Вот новость! Да об этом еще Достоевский предупреждал.
— Браво, ротмистр, — обрадовался Марин. — В каком охранном отделении вы служили? В Киевском?
— Откуда, собственно, мрачно начал Жабов...
Но Марин прервал его:
— В 10–м году в Киеве особый отдел проводил семинар для чинов охранных отделений. С докладом выступал генерал Курлов. Излагая тенденции революционной пропаганды, он отметил усилившийся приток евреев в революцию и привел эти слова Достоевского. Я был на этом совещании, а вы?
— Я тоже был, но я вас не помню.
— А я — вас. Ну и что? Кто из нас провокатор?
— Господа, господа, — вмешался молодой офицер. — Время ли? Моя фамилия Якин, — поклонился он, — поручик.
— Очень приятно, — кивнул Марин. — Хочется есть. Здесь кормят?
— Вот, — третий офицер достал с нар сверток и протянул Марину. — Сало с чесноком и перцем — чертовски вкусно. Хлеба хотите?