Лохвицкая стояла под окном. Ее стройная фигура в черном платье отчетливо выделялась на фоне белой стены, словно старинная картинка — силуэт работы Федора Толстого.
— Я хочу умереть молодой, — негромко декламировала Лохвицкая. — Золотой закатиться звездой, облететь неувядшим цветком, я хочу умереть молодой. Пусть не меркнет огонь до конца и останется память от той, что для жизни будила сердца… — Она замолчала и медленно приблизилась к Марину. — Вам нравится?
— Мирра Лохвицкая… — задумчиво сказал Марин. — У вас с ней одинаковые фамилии…
— Это просто совпадение…
— Я был на ее могиле в Лавре, — тихо сказал Марин. — Простой гранитный памятник на краю пруда. Лето было пасмурное, я долго стоял, уходить почему–то не хотелось. Мне нравятся немногие ее стихи. Это вот, что вы читали… Оно ведь написано в расцвете сил и таланта, а она словно предчувствует и свой хмурый день, и мокрую осыпь венков у могилы. Знаете, стихи эти про нас, уходящих в никуда…
— Да, — кивнула она. — Мы изломанные, усталые, изнеженные. Ни себе самим, ни жизни… Маркизы Сомова, прозрачная дымка над прудами и парками Борисова–Мусатова — это все тоска по небытию, желание исчезнуть, раствориться. Мы лишние. В грядущей России будут только кузнецы… С молодым и задорным духом. И счастье народа, и вольный труд… «Куем мы счастия ключи»…
— Знаете пролетарского поэта Шкулёва?
— Я многое знаю. И не только Бальмонта и Мережковского… Владимир Александрович, какое задание дал вам Рюн?
Он уже начал привыкать к ее парадоксальной манере задавать вопрос вне всякой связи с темой и развитием разговора. Как профессионал, он даже оценил эту манеру, вернее, точно рассчитанный психологический прием. Он понял, что отвечать в таких случаях нужно не раздумывая, искренне, как бы спонтанно, и говорить по возможности только чистую правду.
— Он приказал мне выяснить все о вас, всю подноготную, а главное — ваше задание, — спокойно сказал Марин.
— Значит, он уверен, что я — не я, — она усмехнулась.
— Догадывается, — улыбнулся Марин.
— Вы согласились ему помочь?
Марин пожал плечами:
— Он написал на обложке моего дела «Расстрелять» и подписался, только числа не поставил.
— Почему?
— Поставит в день моей смерти.
— Я поняла, — сказала она задумчиво. — И как же вы намерены отчитаться перед вашим шефом?
— Сказать по чести, еще не знаю. Может быть, сочиним что–нибудь? Трудно проверяемое, но достоверное.
— Владимир Александрович, вы отлично понимаете: Рюн в капкане. Не нужно быть провидцем и психологом, чтобы предсказать ему в недалеком будущем пулю по приговору ревтрибунала. Как он вел себя со мной… — она передернула плечами.