— Мне нужно оружие и набор ключей. Готовь побег…
— Хорошо, — кивнул Зотов. — Ровно в шесть утра выходите из камеры и идите свободно до поворота к дежурному, но не сворачивайте, а спускайтесь по боковой лестнице. Выход на улицу будет открыт.
Марин обнял Зотова:
— Прощай, брат, спасибо за все.
— Если доберешься до Севастополя, — Зотов улыбнулся. — Верю, что доберешься, должен… Так вот запомни: там на Графской пристани есть гостиница «Кист» и ресторан. Каждую среду и пятницу жди ровно полчаса, ну, скажем, с 15.30 до 16. Если почему–либо этот ресторан будет закрыт, неподалеку есть еще «Лебедь». Тогда там. Пароля не нужно. Человек тебя узнает в лицо.
До камеры дошли молча. Когда двери закрылись, Марин бессильно повалился на нары.
— Зачем вас вызвали? — спросила Лохвицкая.
— Рюн интересовался, как у нас дела… — открыл глаза Марин. — Я его обнадежил, сказал, что стараюсь завлечь вас, что уже… достиг.
— Хватит! — резко перебила она. — Что за манера гаерничать перед входом в склеп.
— А что мне остается? — Марин развел руками. — Вы же не верите? А я вот уверовал и… твердо, что до утра действительно не доживу. Ну и наплевать. Зинаида Павловна, вы никогда не задумывались о смысле происходящего?
— Что за мысли вас занимают, право?
— Я могу поделиться этими мыслями с вами, если угодно. Сотни тысяч людей, которые были гордостью России, жили прекрасно, имели все, стали жалкими изгнанниками. Они лишены родного очага, разлучены с близкими, у них нет больше родины. Перед отъездом из Парижа я виделся с Петром Бернгардовичем Струве. Вы знакомы с ним?
— Мне не нравится этот человек. В прошлом он марксист, а я не доверяю переродившимся марксистам.
— Напрасно вы отказываете людям в праве выбора и переосмысления, — заметил Марин. — Это экстремизм, а значит — ложь. В конце концов смысл человеческой жизни в вечном и недостижимом приближении к истине. Только это приближение дает радость бытия. Помните, вы говорили? Мы вечно ищем ответа на одни и те же вопросы и не находим их и поэтому живы. Если же получить ответ на все — гибель. Так уж устроен человек. Увы! Струве был русским. Он был колеблющимся, заблуждающимся, но у него под ногами была родная земля. Теперь он жалкий изгнанник, без пяти минут труп.
— Мысль ясна. — Она посмотрела ему в глаза. — Гражданская война идет к концу. Вместе с нею неминуемо заканчивается белое движение, Врангель. Что ж, вы правы… А теперь послушайте меня. Есть такой специальный термин: «разложение изнутри». Вы — опытный сотрудник розыскных органов, у вас дореволюционный стаж, вы хорошо знаете, что означает этот термин.