— Встретились с этим флигель–адъютантом? — пошутил Марин.
Она посмотрела укоризненно и сказала серьезно:
— Встретилась. С бароном Петром Николаевичем Врангелем. Представьте себе: он меня вспомнил и узнал.
«Мне определенно везет, — не удержался Марин от прагматических мыслей. — Или нет, не то… Однажды Дзержинский сказал мне: «У нас некоторые считают, что нравственных целей можно достичь средствами безнравственными. Это не так. Зло рождает только зло, обман и подлость никогда не производили на свет добродетели. Но есть небольшой нюанс. В интересах дела можно совершить один и тот же поступок, но как ни странно — в одном случае этот поступок будет безнравственным и принесет вред, а в другом этичным и приведет к победе. Не понимаете? А все просто. Категорический императив. Есть он в душе, сердце, мозгу — и все на своем месте, нет его — и, подав кусок хлеба голодному, можно совершить преступление».
— Барон очень молод, сорок два года, — сказал Марин. — Достанет ли у него опыта и знаний? Я долго думал, прежде чем дать согласие Маклакову. Да и ситуация в Крыму гробовая, и это еще мягко сказано.
— Почему же вы согласились?
— Потому же, почему барон Петр Николаевич, будучи совершенно свободным от обязательств по отношению к Антону Ивановичу Деникину, вернулся обратно в Крым. Когда гибнут товарищи по оружию, порядочный человек не может быть в стороне. Это мое убеждение.
— Это хорошее убеждение, — горячо сказала она. — Только бы добраться до наших, только бы добраться! Сколько мы еще успеем сделать, сколько можно и должно успеть… Вы не думайте, я не сентиментальна, нет, но если придется умереть, надобно знать, за что умираешь. Я помню простое и такое милое лицо государя, его чудные синие глаза, его голос… Я помню звон колоколов, я помню солнце. Оно взошло в то утро на совсем безоблачном небе. Все это далекий, далекий сон, но стоит умереть за то, чтобы он повторился…
— Странная ночь, — тихо сказал Марин. — Я надеюсь, Зинаида Павловна… Молитесь и вы, ибо все в руках господних, и пути его неисповедимы. И еще: если мне суждено выйти отсюда живым, я убью этого подлеца Рюна, эту грязную свинью.
— Вы правы, — она провела ладонью по его щеке и улыбнулась. — Но это сделаю я.
— А мне вы… отводите роль простого зрителя? — удивился он. — Это совершенно невозможно.
— Это сделаю я, — в ее глазах сверкнул огонек, и Марин подумал, что чуть–чуть забылся. Ведь она была не просто очаровательной женщиной, его женщиной. Она была резидентом разведки. И это ее качество было в ней главным, пока главным. Об этом не следовало забывать ни на минуту. Она тут же подтвердила его догадку, она сказала: — Я ведь не спрашиваю вашего позволения, я сделаю то, что решила. По справедливости эта акция за мной. Вы ведь хотите убить политического противника, а я просто негодяя, которому нет места на земле.